Page 17 - Аленушкины сказки

Елеска должен был покупать все на свои деньги от своей охоты и рыбной ловли на зимовке.
Так он и жил в лесу. Год шел за годом. Елеска состарился и боялся только одного: что придет
смертный час и некому будет его похоронить. II

До обоза, пока реки еще не стали, старик успел несколько раз сходить на охоту. Боровой
рябчик поспел давно, но бить его не стоило, потому что все равно сгниет в тепле. Обозный
приказчик всегда покупал у старика рябчиков с особым удовольствием, потому что из этих
мест шел крепкий и белый рябчик, который долго не портился, а это всего важнее, потому что
убитые на Студеной рябчики долетали до Парижа. Их скупали купцы в Чердыни, а потом
отправляли в Москву, а из Москвы рябчиков везли громадными партиями за границу. Старик
на двадцать верст от своей избушки знал каждое дерево и с лета замечал все рябиные
выводки, где они высиживались, паслись и кормились. Когда выводки поспевали, он знал,
сколько штук в каждом, но для себя не прочил ни одного, потому что это был самый дорогой
товар, и он получал за него самый дорогой припас – порох и дробь.

Нынешняя охота посчастливилась необыкновенно, так что старик заготовил пар тридцать
еще до прихода обоза и боялся только одного: как бы не ударила ростепель. Редко случалась
такая ростепель на Студеной, но могла и быть.

– Ну, теперь мы с тобой на припас добыли, – объяснял старик собаке, с которой всегда
разговаривал, как с человеком. – А пока обоз ходит с хлебом на Печору, мы и харч себе
обработаем… Главное – соли добыть побольше. Ежели бы у нас с тобой соль была, так
богаче бы нас не было вплоть до самой Чердыни.

О соли старик постоянно говорил: «Ах, кабы соль была – не житье, а рай». Теперь рыбу
ловил только для себя, а остальную сушил, – какая цена такой сушеной рыбе? А будь соль,
тогда бы он рыбу солил, как печорские промышленники, и получал бы за нее вдвое больше,
чем теперь. Но соль стоила дорого, а запасать ее приходилось бы пудов по двадцати, – где
же такую уйму деньжищ взять, когда с грехом пополам хватало на харч да на одежду?
Особенно жалел старик, когда летним делом, в Петровки, убивал оленя: свежее мясо
портится скоро, – два дня поесть оленины, а потом бросай! Сушеная оленина – как дерево.

Стала и Студеная. Горная холодная вода долго не замерзает, а потом лед везде проедается
полыньями. Это ключи из земли бьют. Запасал теперь старик и свежую рыбу, которую можно
было сейчас морозить, как рябчиков. Лиха беда в том, что времени было мало. Того и гляди,
что подвалит обоз.

– Скоро, Музгарко, харч нам придет…

Собственно, хлеб у старика вышел еще до заморозков, и он подмешивал к остаткам ржаной
муки толченую сухую рыбу. Есть одно мясо или одну рыбу было нельзя. Дня через три так
отобьет, что потом в рот не возьмешь. Конечно, самоеды и вогулы питаются одной рыбой, так
они к этому привычны, а русский человек – хлебный и не может по-ихнему.

Обоз пришел совершенно неожиданно. Старик спал ночью, когда заскрипели возы и
послышался крик:

– Эй, дедушка, жив ли ты?.. Примай гостей… Давно не видались.

Старика больше всего поразило то, что Музгарко прокараулил дорогих, жданных гостей.
Обыкновенно он чуял их, когда обоз еще был версты за две, а нынче не слыхал. Он даже не
выскочил на улицу, чтобы полаять на лошадей, а стыдливо спрятался под хозяйскую лавку и
не подал голоса.

– Музгарко, да ты в уме ли! – удивлялся старик. – Проспал обоз… ах, нехорошо!..

Page 17/103