Page 18 - Аленушкины сказки

Собака выползла из-под лавки, лизнула его в руку и опять скрылась: она сама чувствовала
себя виноватой.

– Эх, стар стал: нюх потерял, – заметил с грустью старик. – И слышит плохо на левое ухо.

Обоз состоял возов из пятидесяти… На Печору чердынские купцы отправляли по первопутку
хлеб, соль, разные харчи и рыболовную снасть, а оттуда вывозили свежую рыбу. Дело было
самое спешное, чтобы добыть печорскую рыбу раньше других, – шла дорогая печорская
семга. Обоз должен сломать трудную путину в две недели, и ямщики спали только во время
кормежек, пока лошади отдыхали. Особенно торопились назад, тогда уж и спать почти не
приходилось. А дорога через волок была трудная, особенно горами. Дорога скверная,
каменистая, сани некованые, а по речкам везде наледи да промоины. Много тут погублено
хороших лошадей, а людям приходилось работать, как нигде: вывозить возы в гору на себе,
добывать их из воды, вытаскивать из раскатов. Только одни колвинские ямщики и брались за
такую проклятую работу, потому что гнала на Печору горькая нужда.

В зимовье на Студеной обоз делал передышку: вместо двухчасовой кормежки лошади здесь
отдыхали целых четыре. Казарму старик подтопил заранее, и ямщики, пустив лошадей к
корму, завалились спать на деревянных нарах ямщичьим мертвым сном. Не спал только
молодой приказчик, еще в первый раз ехавший на Печору. Он сидел у старика в избушке и
разговаривал.

– И не страшно тебе в лесу, дедушка?

– А чего бояться, Христос с нами! Привычное наше дело. В лесу выросли.

– Да как же не бояться: один в лесу…

– А у меня песик есть… Вот вдвоем и коротаем время. По зимам вот волки одолевают, так он
мне вперед сказывает, когда придут они в гости. Чует… И дошлая: сама поднимает волков.
Они бросятся за ней, а я их из ружья… Умнеющая собака: только не скажет, как человек. Я с
ней всегда разговариваю, а то, пожалуй, и говорить разучишься…

– Откуда же ты такую добыл, дедушка?

– А Бог мне ее послал… Неладно это про пса говорить, а только оно похоже. Давно это было,
почитай годов с десять. Вот по зиме, этак перед Рождеством, выслеживал я в горах лосей…
Была у меня собачка, еще с Колвы привел. Ну, ничего, правильный песик: и зверя брал, и
птицу искал, и белку – все как следует. Только иду я с ним по лесу, и вдруг вот этот Музгарко
прямо как выскочит на меня. Даже испугал… Не за обычай это у наших промысловых собак,
штобы к незнакомому человеку ластиться, как к хозяину, а эта так прямо ко мне и бросилась.
Вижу, што дело как будто неладно. А он этак смотрит на меня, умненько таково, а сам ведет
все дальше… И што бы ты думал, братец ты мой, ведь привел! В логовине этак вижу
шалашик из хвои, а из шалашика чуть пар… Подхожу. В шалашике вогул лежит, болен,
значит, и от своей артели отстал… Пряменько сказать: помирал человек. На охоте его
ухватила немочь, другим-то не ждать. Увидал меня, обрадовался, а сам едва уж языком
ворочает. Больше все руками объяснял. Вот он меня и благословил этим песиком… При мне
и помер, сердяга, а я его закопал в снегу, заволок хворостом да бревном придавил сверху,
штобы волки не съели. А Музгарко, значит, мне достался… Это по речке я его и назвал, где
вогул помирал: Музгаркой звать речку, ну, я и собаку так же назвал. И умный песик… По лесу
идет, так после него хоть метлой подметай, – ничего не найдешь. Ты думаешь, он вот сейчас
не понимает, што о нем говорят?.. Все понимает…

– Зачем он под лавкой-то лежит?

– А устыдился, потому обоз прокараулил. Стар стал… Два раза меня от медведя ухранял:

Page 18/103