Page 9 - В дурном обществе

постоянно окружала толпа досужих слушателей и ему были даже открыты двери лучшей
«ресторации», в которой собирались за бильярдом приезжие помещики. Если сказать правду,
бывали нередко случаи, когда пан Туркевич вылетал оттуда с быстротой человека, которого
подталкивают сзади не особенно церемонно; но случаи эти, объяснявшиеся недостаточным
уважением помещиков к остроумию, не оказывали влияния на общее настроение Туркевича:
веселая самоуверенность составляла нормальное его состояние, так же как и постоянное
опьянение.

Последнее обстоятельство составляло второй источник его благополучия, — ему достаточно
было одной рюмки, чтобы зарядиться на весь день. Объяснялось это огромным количеством
выпитой уже Туркевичем водки, которая превратила его кровь в какое-то водочное сусло;
генералу теперь достаточно было поддерживать это сусло на известной степени
концентрации, чтоб оно играло и бурлило в нем, окрашивая для него мир в радужные краски.

Зато, если, по какой-либо причине, дня три генералу не перепадало ни одной рюмки, он
испытывал невыносимые муки. Сначала он впадал в меланхолию и малодушие; всем было
известно, что в такие минуты грозный генерал становился беспомощнее ребенка, и многие
спешили выместить на нем свои обиды. Его били, оплевывали, закидывали грязью, а он даже
не старался избегать поношений; он только ревел во весь голос, и слезы градом катились у
него из глаз по уныло обвисшим усам. Бедняга обращался ко всем с просьбой убить его,
мотивируя это желание тем обстоятельством, что ему всё равно придется помереть
«собачьей смертью под забором». Тогда все от него отступались. В таком градусе было
что-то в голосе и в лице генерала, что заставляло самых смелых преследователей поскорее
удаляться, чтобы не видеть этого лица, не слышать голоса человека, на короткое время
приходившего к сознанию своего ужасного положения… С генералом опять происходила
перемена; он становился ужасен, глаза лихорадочно загорались, щеки вваливались, короткие
волосы подымались на голове дыбом. Быстро поднявшись на ноги, он ударял себя в грудь и
торжественно отправлялся по улицам, оповещая громким голосом:

— Иду!.. Как пророк Иеремия… Иду обличать нечестивых!

Это обещало самое интересное зрелище. Можно сказать с уверенностью, что пан Туркевич в
такие минуты с большим успехом выполнял функции неведомой в нашем городишке
гласности; поэтому нет ничего удивительного, если самые солидные и занятые граждане
бросали обыденные дела и примыкали к толпе, сопровождавшей новоявленного пророка, или
хоть издали следили за его похождениями. Обыкновенно он прежде всего направлялся к
дому секретаря уездного суда и открывал перед его окнами нечто вроде судебного
заседания, выбрав из толпы подходящих актеров, изображавших истцов и ответчиков; он сам
говорил за них речи и сам же отвечал им, подражая с большим искусством голосу и манере
обличаемого. Так как при этом он всегда умел придать спектаклю интерес современности,
намекая на какое-нибудь всем известное дело, и так как, кроме того, он был большой знаток
судебной процедуры, то немудрено, что в самом скором времени из дома секретаря
выбегала кухарка, что-то совала Туркевичу в руку и быстро скрывалась, отбиваясь от
любезностей генеральской свиты. Генерал, получив даяние, злобно хохотал и, с торжеством
размахивая монетой, отправлялся в ближайший кабак.

Оттуда, утолив несколько жажду, он вел своих слушателей к домам «подсудков»,
видоизменяя репертуар соответственно обстоятельствам. А так как каждый раз он получал
поспектакльную плату, то натурально, что грозный тон постепенно смягчался, глаза
исступленного пророка умасливались, усы закручивались кверху, и представление от
обличительной драмы переходило к веселому водевилю. Кончалось оно обыкновенно перед
домом исправника Коца. Это был добродушнейший из градоправителей, обладавший двумя
небольшими слабостями: во-первых, он красил свои седые волосы черною краской и,
во-вторых, питал пристрастие к толстым кухаркам, полагаясь во всем остальном на волю
божию и на добровольную обывательскую «благодарность». Подойдя к исправницкому дому,

Page 9/41