Page 11 - Дубровский

Вдруг Владимир явился между людьми и отрывисто сказал: – Не надобно лекаря, батюшка
скончался.
Сделалось смятение. Люди бросились в комнату старого барина. Он лежал в креслах, на
которые перенес его Владимир; правая рука его висела до полу, голова опущена была на грудь
– не было уж и признака жизни в сем теле еще не охладелом, но уже обезображенном
кончиною. Егоровна взвыла – слуги окружили труп, оставленный на их попечение, – вымыли
его, одели в мундир, сшитый еще в 1797 году, и положили на тот самый стол, за которым
только лет они служили своему господину.

ГЛАВА V.

Похороны совершились на третий день. Тело бедного старика лежало на столе, покрытое
саваном и окруженное свечами. Столовая полна была дворовых. Готовились к выносу.
Владимир и трое слуг подняли гроб. Священник пошел вперед, дьячок сопровождал его,
воспевая погребальные молитвы. Хозяин Кистеневки в последний раз перешел за порог своего
дома. Гроб понесли рощею. Церковь находилась за нею. День был ясный и холодный. Осенние
листья падали с дерев.
При выходе из рощи, увидели кистеневскую деревянную церковь и кладбище, осененное
старыми липами. Там покоилось тело Владимировой матери; там подле могилы ее накануне
вырыта была свежая яма.
Церковь полна была кистеневскими крестьянами, пришедшими отдать последнее
поклонение господину своему. Молодой Дубровский стал у клироса; он не плакал и не
молился – но лицо его было страшно. Печальный обряд кончился. Владимир первый пошел
прощаться с телом – за ним и все дворовые – принесли крышку и заколотили гроб. Бабы
громко выли; мужики изредко утирали слезы кулаком. Владимир и тех же 3 слуг понесли его
на кладбище – в сопровождении всей деревни. Гроб опустили в могилу – все присутствующие
бросили в нее по горсти песку – яму засыпали, поклонились ей, и разошлись. Владимир
поспешно удалился, всех опередил, и скрылся в Кистеневскую рощу.
Егоровна от имени его пригласила попа и весь причет церковный на похоронный обед –
объявив, что молодой барин не намерен на оном присутствовать – и таким образом отец Антон
?, попадья Федотовна и дьячок пешком отправились на барский двор, рассуждая с Егоровной о
добродетелях покойника и о том, что, повидимому, ожидало его наследника. (Приезд
Троекурова и прием ему оказанный были уже известны всему околодку, и тамошние политики
предвещали важные оному последствия.)
– Что будет – то будет, – сказала попадья, – а жаль, если не Владимир Андреевич будет
нашим господином. Молодец, нечего сказать.
– А кому же как не ему и быть у нас господином, – прервала Егоровна.– Напрасно
Кирила Петрович и горячится. Не на робкого напал – мой соколик и сам за себя постоит – да и,
бог даст, благодетели его не оставят. Больно спесив Кирила Петрович! а небось поджал хвост,
когда Гришка мой закричал ему: Вон, старый пес! – долой со двора!
– Ахти, Егоровна, – сказал дьячок, – да как у Григорья-то язык повернулся, я скорее
соглашусь, кажется, лаять на владыку, чем косо взглянуть на Кирила Петровича. Как увидишь
его, страх и трепет и краплет пот ?, а спина-то сама так и гнется, так и гнется…
– Суета сует, – сказал священник, – и Кирилу Петровичу отпоют вечную память, все как
ныне и Андрею Гавриловичу, разве похороны будут побогаче, да гостей созовут побольше – а
богу не все ли равно!
– Ах, батька! и мы хотели зазвать весь околоток, да Владимир Андреевич не захотел.
Небось у нас всего довольно, – есть чем угостить, да что прикажешь делать По крайней мере,
коли нет людей, так уж хоть вас уподчую, дорогие гости наши.
Сие ласковое обещание и надежда найти лакомый пирог ускорили шаги собеседников и
они благополучно прибыли в барской дом, где стол был уже накрыт и водка подана.
Между тем Владимир углублялся в чащу дерев, движением и усталостию стараясь