Page 55 - Евпатий Коловрат

Иначе мне сегодня придётся ещё кого-нибудь убить.

Вскоре, уже в седле, он вновь обдумал произошедшее. Плохо, да, очень плохо, но пока ещё
не смертельно. Он пригонит скот, он привезёт зерно. Да, увы — нет полона. Виновные
наказаны. «Ну и кто же, по-твоему, десятник, будет прикрывать наших цэрегов на
лестницах?» — спросит, возможно, сотник. Но из этого вопроса ещё вовсе не обязательно
вытекает коновязь. Может, дело обойдётся тем, что именно его десяток бросят на лестницы в
следующем городе урусутов. В этом, ясное дело, очень немного хорошего — но он там уже
был. Он выжил. И намерен выживать впредь. Он станет тысячником!

Просто это случится несколько позже.

Весь день девять цэрегов и десятник провели в полном молчании. Только под вечер, найдя
место для стоянки, Эбуген отдал несколько распоряжений об устройстве.

Завтра в полдень его десятка подойдёт к главному войску. Завтра в полдень он предстанет
перед сотником и тысячником. Следовало заранее подобрать слова, чтобы объяснить
происшедшее — объяснить с наименьшим уроном для себя.

Смеркалось…

…Смеркалось.

За несколько вёрст от новой стоянки десятки Эбугена на усыпанный телами берег выехал
всадник. Снег хрустел под копытами его коня. Всадник оглядел закоченевшие, покрытые
кровью останки. А потом заговорил.

Древние ели тревожно поджимали во сне корни, услышав слова этого языка. Уже было
слетевшиеся на пир вороны взмыли вверх, разочарованно каркая. Племя чернокрылых тоже
знало этот язык — когда он звучал, недавняя еда вдруг проявляла неподобающие для пищи
качества, могла даже стать опасной.

С другой стороны, она часто оставляла после себя много новой еды — и уж эта была
смирной. Потому вороны не улетали далеко, а рассаживались на ветвях, наблюдая.

Первой зашевелилась, с хрустом отдирая от красного наста некогда круглую и румяную щёку,
Зима…

Около полуночи Эбугена, вознамерившегося было хоть сном исцелить треволнения
вчерашнего дня и предвкушения завтрашних хлопот, разбудил Хаким.

— Господин десятник, скот тревожится, — хорезмиец, надо полагать, догадывался, что
разбуженный, да ещё после такого дня десятник будет очень нерасположен к цветам его
обычного красноречия.

— Что значит — тревожится?!

— Господин десятник может сам послушать…

Действительно, шум стоял отменный. Стадо словно взбесилось, мыча и ревя, коровы и быки
метались из стороны в сторону, не обращая внимания на крики и бичи цэрегов — как и всё
монголы и большая часть подчинённых ими племён, прирожденных пастухов.

— Они боятся леса, господин десятник, — заметил из-за плеча Эбугена Хаким.

Page 55/125