Page 61 - Евпатий Коловрат

Потом барабаны стихли. Тысячник прикрыл глаза. Он много раз видел это. И вовсе не всегда
на том, кого кидали спиной на бревно коновязи, а два могучих нукера хватали за плечи и
бёдра и начинали гнуть тело к земле — вовсе не всегда на этих несчастных были тёмные
чапаны и простые шапки рядовых цэрегов.

Коновязи случалось принимать и темников.

— Хостоврул… — раздалось сверху.

— Непобедимый? — откликнулся тысячник.

Толстый войлок юрты поглотил влажный хруст позвоночника — а вот отчаянный
предсмертный визг просверлил его насквозь.

— Только не думай, что твоя сестра в гареме Джихангира сможет помешать тебе лечь на то
же самое место…

На тысячника словно пахнуло из-за полога юрты зимним холодом. Старый Пёс-Людоед будто
читал его мысли.

— Можешь идти. И подумай, что можно сделать, чтобы мы не встречались более с тобой по
этому поводу. Если ты ещё придёшь сюда с этим делом, назад тебя выведут. Недалеко,
правда…

— Внимание и повиновение, о Непобедимый! — тысячник покинул чёрную юрту, пятясь.

Полог опустился. И Непобедимый позволил себе опустить свинцовое веко.

Его глаз уставал. Очень уставал. Но на душе старого Пса делалось нехорошо при одной
мысли о том, как кто-то из этих темников, тысячников, сотников догадается, что смотрящее
прямо ему в печень кровавое око видит только ползающие багровые пятна, будто кровь на
чёрном войлоке… и мучительно хочет моргнуть.

— Кумысу, Непобедимый? — спросили рядом.

— Не надо, Найма… Знаешь что, сын?

— Да, Непобедимый?

Полководец задавил между скулами мучительный вздох. Старому Псу было некогда
воспитывать щенят. Он доверил их самым надёжным, самым верным. И те воспитали их —
воспитали в неколебимой вере в неповторимость воинского дара Непобедимого. В
преклонении и обожании перед именем отца — полубога, воплощённой молнии живых Богов.
В то, что подражать ему и учиться у него — всё равно, что учиться светить у солнца. Старый
дурак. Надо было доверить их врагам, чтоб воспитывали в зависти и ревности, в ненависти и
неутолимом желании превзойти, превзойти любой ценой, любым числом жизней — в том
голоде, что сейчас светит ему из раскосых глаз сопляка Бурундая — в мгновения между
почтительными поклонами.

— Меня очень тревожит, что они начали их отпускать. Слухи… уже ходят слухи, а их не
переломаешь об коновязь…

— Да, Непобедимый, я тоже думал об этом.

— Который это тысячник, Найма?

— Непобедимый шутит… — в голосе сына лёгкое недоумение. — Третий, конечно…

Page 61/125