Page 68 - Евпатий Коловрат

призывая мятежницу к вниманию и повиновению. — Мёртвые — очень плохие воины. Ведь их
гораздо больше живых, и, будь они в бою хотя бы сносны, землёй бы правили они, а не мы.

Хорезмиец снова зашуршал каламом. Глаза его сияли. Хоть кто-то получал от происходящего
удовольствие.

— Непобедимый мудр. Мёртвые и впрямь никудышные воины, — отозвался серебряный
голос сверху и, дав время сиятельному брату открыть рот для возражения, продолжил: —
Никудышные воины, но страшное оружие, как мы уже, увы, убедились, к прискорбию нашему.
Непобедимый имеет в виду, что нам предстоит битва не с мертвецами, а с теми, кто умеет
поднимать мертвецов. С колдунами.

— Что касается колдовства, — проговорил Непобедимый, чувствуя облегчение оттого, что
хотя бы часть тяжести удастся переложить со своих старых плеч на чужие, — то у
Джихангира есть человек, сведущий в этих делах несравненно более недостойного…

Взгляды сидевших в белом шатре обратились к нестарой женщине в богато украшенной шубе
и шапке с перьями филина, сидевшей у входа. Женщина в ответ приподняла веки и медленно
улыбнулась.

Глава 3

Нишань-Удаган

И оттуда послали своих послов, жёнку-чародеицу и двух татар с ней.

аманка сидела в белом шатре — без неё редко решались важные дела.

За нею единственной как-то молчаливо признавалось право заговаривать в присутствии
Джихангира без его приказа. Впрочем, она редко пользовалась этим правом. Обычно
достаточно было просто начать коситься из-под пушистой оторочки кистеухой шапки на
говорившего и перебирать тонкими пальцами обереги-залаа на шубе, как тот, будь это хоть
один из родичей владыки, высокородных ханов, потомства Священного Воителя, начинал
мяться, путаться, краснеть и вскоре замолкал, уже бледнея от ужаса за свою жизнь.
Косноязычия повелитель не терпел и мог покарать за него довольно сурово. Впрочем, он не
зря звался Саин-Ханом — Милостивым, Справедливым. Если косноязычие говорившего
рождалось не в его глотке, а в узких глазах Нишань-Удаган, — глотка могла и не
расплатиться за него.

Однажды только за последние несколько лет пришлось ей вмешаться в происходящее в
белом шатре, да ещё, против обыкновения, спасая чужую глотку, и не от косноязычия, а,
наоборот, от чрезмерного красноречия.

Было это перед самым западным походом. Мольбами одной из любимых жён Джихангира в
белый шатёр был допущен несторианский епископ. Сперва он долго, очень долго толковал о
величии своего бога и его земного сына — пророка Исы, об их деяниях и славе. А после
начал убеждать Джихангира, что его поход в земли, погрязшие в ересях никейцев и
халкедонян, должен быть походом во славу истинной веры и его учителя — Нестория. И
конечно, перед началом столь благочестивого дела Джихангир должен принять святое
крещение и должен обратить всех своих жён, и чад, и домочадцев, и сподвижников, а
нежелающих креститься должно изгнать, дабы не оскверняли язычники святого дела, и

Page 68/125