Page 71 - Евпатий Коловрат

сама Нишань-Удаган, в этой узде не нуждаются.

И шаманка с наслаждением наблюдала из-под приспущенных ресниц, как поспешно
скользнуло вниз мясистое веко здорового глаза старика в тщетной попытке скрыть
непривычные растерянность, почти испуг, досаду, опаску и — на самом дне — ненависть.

Нукеры верными псами, почуявшими неладное, шагнули к старику, глядя мимо неё
оловянными глазами, готовы если и не поднять на неё руку, то — защитить, закрыть…

Дайн Дерхе, посмотри на этих глупцов! Какие стены, кого, когда закрывали от твоих рук или от
рук твоих слуг и детей — будь то войлок юрты, резной камень китайских и хорезмийских
дворцов, плоть нукеров или брёвна здешних хижин?!

И вот теперь она — она! Перед которой терялись ханы и полководцы! — чувствовала себя
неуверенно.

Начиналось всё хорошо, просто отлично. Она сама вызвалась в посольство ко двору первого
из урусутских ханов, чьи владения лежали у них на пути. Посольству от неё было немного
толку — намерения свои урусутский хан высказал ясно и просто, не потребовалась наука
чтения в душах. Гораздо больше пользы принесло посольство для самой Нишань-Удаган.
Колдовства в земле урусутов осталось мало, и всё безопасное. По всему судя, выше третьей
ступени шаманов тут уже не рождалось. На месте сильнейших обоо дружелюбных к людям
сил чёрные жрецы возвели каменные и деревянные божницы для своего бога. Просто
превосходно! Оскорблённые онгоны не станут вступаться за урусутов. Она даже хотела
пообещать Джихангиру, что он никогда не встретится в этой земле с сильными колдунами. Не
иначе сам Хам Богдо Дайн Дерхе удержал её бабий язык! Ну или уже подцепила от
приближённых Божественного Саин-хана привычку — не огорчая владыку, поддерживать в
нём чувство нужды в себе. Оно и немудрено нахвататься — в белом шатре, наверно, даже
блохи носят синие халаты, а кусая, приговаривают: «Недостойный раб осмеливается
нижайше благодарить»…

Ещё к ней приводили молодых урусутских ханов — она требовала, чтоб хотя бы одного в
каждом ханстве брали в плен. Власть над ханом — власть над землёй, власть над ханским
сыном — власть над её будущим. Она даже запомнила имена — Олгу сын Ингура,
Ула-Темир, сын Джури, и последнее, самое трудное, самое сладкое — Василику, сын
Канчантина. Полные силы, жизни, воли… Нишань-Удаган сладко вздохнула, вспоминая. Дни с
ними остались не самым худшим её воспоминанием — а из их костей и кожи вышел хороший
тоног.

Неладное почуяла, когда войска Джихангира, а с ними и Нишань-Удаган вошли уже в
следующее урусутское ханство. За спиной творилась сильная, очень сильная волшба.
Шаман, не уступающий ей, — и это ещё самое меньшее! Откуда?! Сколько деревень и
городов ни прошла она вслед за войском — даже что-то похожее на шамана пихты было тут
величайшей редкостью. Разумеется, даже эту мелочь не стоило оставлять в живых — чем
слабее побеждённый, тем спокойнее спится победителю. Да и чёрных жрецов надо ж было
порадовать — а те ненавидели шаманов своего племени лютой ненавистью. Иные, едва
узнав, что их самих не собираются обижать, начинали просить прикончить живущего по
соседству шамана или шаманку. Даже дорогу брались показать — Нишань-Удаган могла бы и
вовсе не тревожить себя, да только цэрегам было спокойней убивать шаманов в её
присутствии.

Чудо что за люди, как таким не помочь… Жаль, мало их было. До обидного мало. Даже среди
чёрных жрецов. Большая часть даже смотрела так, будто их не радовало, что их не трогали.
Не трогали даже тогда, когда они с кулаками бросались на воинов, развлекавшихся с их
дочерьми или жёнами или угоняющих с их двора коров и коней. Других за такое убивали.

Page 71/125