Page 74 - Евпатий Коловрат

секир.

— Немного людей уцелело на Рязани, Евпатий, — сказал, снимая с себя одежду и колпак,
Бессон. — И мы с ковалем в том числе.

— А остальные где? — приступил к попу Евпатий.

Тот провел ладонями по мокрой бороде и поправил на груди медный крест.

— Разоблачайтесь с дороги да поешьте что бог послал, а потом я вам расскажу все.

Угрюм исчез в черной дыре потайного хода и скоро вышел оттуда с большим куском свинины.
Черствую краюху хлеба достал из-под опрокинутой кадки Бессон.

— Ешьте, други! Замятинка, сокол ясный, похудел ты, молодец! Садись ближе.

Взмахнув широким рукавом своего кафтана, Бессон благословил разложенную пищу и
отломил себе кусок хлеба.

Снявши с плеч епанчу и отстегнув от пояса меч, Евпатий присел около кадки на широкий
пень.

— Не тяни меня, отец! — сказал он Бессону. — Сказывай прямо, где мои родители, жена
Татьяница и сын Михалко?

— Не так спрашиваешь, Евпатий! — грозно сказал поп. — Спроси сначала, что стало с
Рязанью! Узнай, что с Русью сотворили окаянные орды! Вот о чем скорбит сердце и о чем
плачут уцелевшие люди рязанские!

— О Руси и о Рязани я не забываю ни на минуту. И о людях наших не забываю. По пути сюда
нам открылось великое страдание Руси от пришельцев.

Бессон посмотрел в глаза Евпатию и на его ресницах разглядел светлую слезу.

— Нет пресветлого града Рязани, храбрые воины, нет ни храмов наших, ни жилищ. Не
осталось у нас князей наших, ни крепких воинов, ни почтенных гостей и именитых горожан.

— Жив ли отец мой, сотник княжеский?

— Бился я на городской стене рядом с ним, Евпатий. И ударила каленая стрела татарская в
грудь могучему сотнику, и затмила свет его очей рана та. Вынес из боя сотника на руках
верный коваль Угрюм и схоронил тут, в подполье дома вашего. Когда почувствовал сотник
свой конец — было это в утро падения рязанских стен, — позвал меня. Тебе он наказал,
Евпатий, биться с врагом и не вкладывать в ножны меч свой до того дня, пока ни одного
татарина не будет на Русской земле.

Бессон поднял руку и, поддерживая широкий рукав, сотворил крестное знамение над
поникшей головой Евпатия.

— Моя родительница цела ли?

И снова, со слезой, сказал Бессон:

— Шесть дней и шесть ночей не затихала служба у святых Бориса и Глеба. Шесть дней и
шесть ночей припадали к престолу всевышнего княгини рязанские и честные жены, моля от
спасения города от разорения, на враги же победу и одоление. От кадильного дыма померк
свет в окнах храма, и от пения потеряли попы и причетники голоса. Но наши слезы остались
неутешны. На седьмое утро ворвались поганые в город, подожгли храм, и погибли в нем

Page 74/96