Page 140 - Преступление и наказание

собственное одушевление и охота, с которыми он проговорил последнее объяснение, тогда
как весь предыдущий разговор он поддерживал с угрюмым отвращением, видимо из целей,
по необходимости.
«Во вкус вхожу в иных пунктах!» — подумал он про себя.
Но почти в ту же минуту он как-то вдруг стал беспокоен, как будто неожиданная и
тревожная мысль поразила его. Беспокойство его увеличивалось. Они дошли уже до входа в
нумера Бакалеева.
— Ступай один, — сказал вдруг Раскольников, — я сейчас ворочусь.
— Куда ты? Да мы уж пришли!
— Мне надо, надо; дело… приду через полчаса… Скажи там.
— Воля твоя, я пойду за тобой!
— Что ж, и ты меня хочешь замучить! — вскричал он с таким горьким раздражением, с
таким отчаянием во взгляде, что у Разумихина руки опустились. Несколько времени он стоял
на крыльце и угрюмо смотрел, как тот быстро шагал по направлению к своему переулку.
Наконец, стиснув зубы и сжав кулаки, тут же поклявшись, что сегодня же выжмет всего
Порфирия, как лимон, поднялся наверх успокоивать уже встревоженную долгим их
отсутствием Пульхерию Александровну.
Когда Раскольников пришел к своему дому, виски его были смочены потом и дышал он
тяжело. Поспешно поднялся он по лестнице, вошел в незапертую квартиру свою и тотчас же
заперся на крюк. Затем, испуганно и безумно, бросился к углу, к той самой дыре в обоях, в
которой тогда лежали вещи, засунул в нее руку и несколько минут тщательно обшаривал
дыру, перебирая все закоулки и все складки обой. Не найдя ничего, он встал и глубоко
перевел дыхание. Подходя давеча уже к крыльцу Бакалеева, ему вдруг вообразилось, что
какая-нибудь вещь, какая-нибудь цепочка, запонка или даже бумажка, в которую они были
завернуты, с отметкою старухиною рукой, могла как-нибудь тогда проскользнуть и
затеряться в какой-нибудь щелочке, а потом вдруг выступить перед ним неожиданною и
неотразимою уликой.
Он стоял как бы в задумчивости, и странная, приниженная, полубессмысленная улыбка
бродила на губах его. Он взял наконец фуражку и тихо вышел из комнаты. Мысли его
путались. Задумчиво сошел он под ворота.
— Да вот они сами! — крикнул громкий голос; он поднял голову.
Дворник стоял у дверей своей каморки и указывал прямо на него какому-то
невысокому человеку, с виду похожему на мещанина, одетому в чем-то вроде халата, в
жилетке и очень походившему издали на бабу. Голова его, в засаленной фуражке,
свешивалась вниз, да и весь он был точно сгорбленный. Дряблое, морщинистое лицо его
показывало за пятьдесят; маленькие, заплывшие глазки глядели угрюмо, строго и с
неудовольствием.
— Что такое? — спросил Раскольников, подходя к дворнику.
Мещанин скосил на него глаза исподлобья и оглядел его пристально и внимательно, не
спеша; потом медленно повернулся и, ни слова не сказав, вышел из ворот дома на улицу.
— Да что такое! — вскричал Раскольников.
— Да вот какой-то спрашивал, здесь ли студент живет, вас называл, у кого проживаете.
Вы тут сошли, я показал, а он и пошел. Вишь ведь.
Дворник тоже был в некотором недоумении, а впрочем не очень, и капельку подумав
еще, повернулся и полез обратно в свою каморку.
Раскольников бросился вслед за мещанином и тотчас же увидел его, идущего по другой
стороне улицы, прежним ровным и неспешным шагом, уткнув глаза в землю и как бы что-то
обдумывая. Он скоро догнал его, но некоторое время шел сзади; наконец поровнялся с ним и
заглянул ему сбоку в лицо. Тот тотчас же заметил его, быстро оглядел, но опять опустил
глаза, и так шли они с минуту, один подле другого и не говоря ни слова.
— Вы меня спрашивали… у дворника? — проговорил наконец Раскольников, но как-то
очень негромко.