Page 137 - Преступление и наказание
P. 137

— У кого есть она, тот страдай, коль сознает ошибку. Это и наказание ему, — опричь
               каторги.
                     — Ну а действительно-то гениальные, — нахмурясь, спросил Разумихин, — вот те-то,
               которым  резать-то  право  дано,  те  так  уж  и  должны  не  страдать  совсем,  даже  за  кровь
               пролитую?
                     — Зачем тут слово: должны? Тут нет ни позволения, ни запрещения. Пусть страдает,
               если  жаль  жертву…  Страдание  и  боль  всегда  обязательны  для  широкого  сознания  и
               глубокого  сердца.106Истинно  великие  люди,  мне  кажется,  должны  ощущать  на  свете
               великую грусть,107— прибавил он вдруг задумчиво, даже не в тон разговора.
                     Он  поднял  глаза,  вдумчиво  посмотрел  на  всех,  улыбнулся  и  взял  фуражку.  Он  был
               слишком спокоен сравнительно с тем, как вошел давеча, и чувствовал это. Все встали.
                     — Ну-с, браните меня или нет, сердитесь иль нет, а я не могу утерпеть, — заключил
               опять Порфирий Петрович, — позвольте еще вопросик один (очень уж я вас беспокою-с!),
               одну только маленькую идейку хотел пропустить, единственно только чтобы не забыть-с…
                     — Хорошо,  скажите  вашу  идейку, —  серьезный  и  бледный  стоял  перед  ним  в
               ожидании Раскольников.
                     — Ведь вот-с… право, не знаю, как бы удачнее выразиться… идейка-то уж слишком
               игривенькая… психологическая-с… Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочиняли, — ведь
               уж быть того не может, хе-хе! чтобы вы сами себя не считали, ну хоть на капельку, — тоже
               человеком «необыкновенным» и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с… Ведь
               так-с?
                     — Очень может быть, — презрительно ответил Раскольников.
                     Разумихин сделал движение.
                     — А коль так-с, то неужели вы бы сами решились — ну там ввиду житейских каких-
               нибудь неудач и стеснений или для споспешествования как-нибудь всему человечеству  —
               перешагнуть через препятствие-то?.. Ну, например, убить и ограбить?..
                     И он как-то вдруг опять подмигнул ему левым глазом и рассмеялся неслышно, — точь-
               в-точь как давеча.
                     — Если  б  я  и  перешагнул,  то  уж,  конечно,  бы  вам  не  сказал, —  с  вызывающим,
               надменным презрением ответил Раскольников.
                     — Нет-с, это ведь я так только интересуюсь, собственно, для уразумения вашей статьи,
               в литературном только одном отношении-с…
                     «Фу, как это явно и нагло!» — с отвращением подумал Раскольников.
                     — Позвольте вам заметить, — отвечал он сухо, — что Магометом иль Наполеоном я
               себя не считаю… ни кем бы то ни было из подобных лиц, следственно, и не могу, не быв
               ими, дать вам удовлетворительного объяснения о том, как бы я поступил.
                     — Ну, полноте, кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает? — с страшною
               фамильярностию произнес вдруг Порфирий. Даже в интонации его голоса было на этот раз
               нечто уж особенно ясное.
                     — Уж  не  Наполеон  ли  какой  будущий  и  нашу  Алену  Ивановну  на  прошлой  неделе
               топором укокошил? — брякнул вдруг из угла Заметов.
                     Раскольников молчал и пристально, твердо смотрел на Порфирия. Разумихин мрачно
               нахмурился. Ему уж и прежде стало как будто что-то казаться. Он гневно посмотрел кругом.
               Прошла минута мрачного молчания. Раскольников повернулся уходить.
                     — Вы уж уходите! — ласково проговорил Порфирий, чрезвычайно любезно протягивая
               руку. — Очень, очень рад знакомству А насчет вашей просьбы не имейте и сомнения. Так-
               таки и напишите, как я вам говорил. Да лучше всего зайдите ко мне туда сами… как-нибудь
               на днях… да хоть завтра. Я буду там часов этак в одиннадцать, наверно. Всё и устроим…
               поговорим… Вы же, как один из последних, там бывших, может, что-нибудь и сказать бы
               нам могли… — прибавил он с добродушнейшим видом.
                     — Вы хотите меня официально допрашивать, со всею обстановкой? — резко спросил
               Раскольников.
   132   133   134   135   136   137   138   139   140   141   142