Page 141 - Преступление и наказание

Мещанин не дал никакого ответа и даже не поглядел. Опять помолчали.
— Да что вы… приходите спрашивать… и молчите… да что же это такое? — Голос
Раскольникова прерывался, и слова как-то не хотели ясно выговариваться.
Мещанин на этот раз поднял глаза и зловещим, мрачным взглядом посмотрел на
Раскольникова.
— Убивец! — проговорил он вдруг тихим, но ясным и отчетливым голосом…
Раскольников шел подле него. Ноги его ужасно вдруг ослабели, на спине похолодело, и
сердце на мгновение как будто замерло; потом вдруг застукало, точно с крючка сорвалось.
Так прошли они шагов сотню, рядом и опять совсем молча.
Мещанин не глядел на него.
— Да что вы… что… кто убийца? — пробормотал Раскольников едва слышно.
— Ты убивец, — произнес тот, еще раздельнее и внушительнее и как бы с улыбкой
какого-то ненавистного торжества, и опять прямо глянул в бледное лицо Раскольникова и в
его помертвевшие глаза. Оба подошли тогда к перекрестку. Мещанин поворотил в улицу
налево и пошел не оглядываясь. Раскольников остался на месте и долго глядел ему вслед. Он
видел, как тот, пройдя уже шагов с пятьдесят, обернулся и посмотрел на него, всё еще
стоявшего неподвижно на том же месте. Разглядеть нельзя было, но Раскольникову
показалось, что тот и в этот раз улыбнулся своею холодно-ненавистною и торжествующею
улыбкой.
Тихим, ослабевшим шагом, с дрожащими коленами и как бы ужасно озябший
воротился Раскольников назад и поднялся в свою каморку. Он снял и положил фуражку на
стол и минут десять стоял подле, неподвижно. Затем в бессилии лег на диван и болезненно, с
слабым стоном, протянулся на нем; глаза его были закрыты. Так пролежал он с полчаса.
Он ни о чем не думал. Так, были какие-то мысли или обрывки мыслей, какие-то
представления, без порядка и связи, — лица людей, виденных им еще в детстве или
встреченных где-нибудь один только раз и об которых он никогда бы и не вспомнил;
колокольня В—й церкви; биллиард в одном трактире и какой-то офицер у биллиарда, запах
сигар в какой-то подвальной табачной лавочке, распивочная, черная лестница, совсем
темная, вся залитая помоями и засыпанная яичными скорлупами, а откуда-то доносится
воскресный звон колоколов… Предметы сменялись и крутились, как вихрь. Иные ему даже
нравились, и он цеплялся за них, но они погасали, и вообще что-то давило его внутри, но не
очень. Иногда даже было хорошо… Легкий озноб не проходил, и это тоже было почти
хорошо ощущать.
Он услышал поспешные шаги Разумихина и голос его, закрыл глаза и притворился
спящим. Разумихин отворил дверь и некоторое время стоял на пороге, как бы раздумывая.
Потом тихо шагнул в комнату и осторожно подошел к дивану. Послышался шепот Настасьи:
— Не замай; пущай выспится; опосля поест.
— И впрямь, — отвечал Разумихин.
Оба осторожно вышли и притворили дверь. Прошло еще с полчаса. Раскольников
открыл глаза и вскинулся опять навзничь, заломив руки за голову…
«Кто он? Кто этот вышедший из-под земли человек? Где был он и что видел? Он видел
всё, это несомненно. Где ж он тогда стоял и откуда смотрел? Почему он только теперь
выходит из-под полу? И как мог он видеть — разве это возможно?.. Гм… — продолжал
Раскольников, холодея и вздрагивая, — а футляр, который нашел Николай за дверью: разве
это тоже возможно? Улики? Стотысячную черточку просмотришь — вот и улика в пирамиду
египетскую! Муха летала, она видела! Разве этак возможно?»
И он с омерзением почувствовал вдруг, как он ослабел, физически ослабел.
«Я это должен был знать, — думал он с горькою усмешкой, — и как смел я, зная себя,
предчувствуя себя, брать топор и кровавиться! Я обязан был заранее знать… Э! да ведь я же
заранее и знал!..» — прошептал он в отчаянии.
Порою он останавливался неподвижно перед какою-нибудь мыслию:
«Нет, те люди не так сделаны; настоящий властелин , кому всё разрешается, громит