Page 211 - Преступление и наказание

— Только не говорите со мной как вчера! — прервала она его. — Пожалуйста, уж не
начинайте. И так мучений довольно…
Она поскорей улыбнулась, испугавшись, что, может быть, ему не понравится упрек.
— Я сглупа-то оттудова ушла. Что там теперь? Сейчас было хотела идти, да всё думала,
что вот… вы зайдете.
Он рассказал ей, что Амалия Ивановна гонит их с квартиры и что Катерина Ивановна
побежала куда-то «правды искать».
— Ах, боже мой! — вскинулась Соня, — пойдемте поскорее…
И она схватила свою мантильку.
— Вечно одно и то же! — вскричал раздражительно Раскольников. — У вас только и в
мыслях, что они! Побудьте со мной.
— А… Катерина Ивановна?
— А Катерина Ивановна, уж конечно, вас не минует, зайдет к вам сама, коли уж
выбежала из дому, — брюзгливо прибавил он. — Коли вас не застанет, ведь вы же
останетесь виноваты…
Соня в мучительной нерешимости присела на стул. Раскольников молчал, глядя в
землю и что-то обдумывая.
— Положим, Лужин теперь не захотел, — начал он, не взглядывая на Соню. — Ну а
если б он захотел или как-нибудь в расчеты входило, ведь он бы упрятал вас в острог-то, не
случись тут меня да Лебезятникова! А?
— Да, — сказала она слабым голосом, — да! — повторила она, рассеянно и в тревоге.
— А ведь я и действительно мог не случиться! А Лебезятников, тот уже совсем
случайно подвернулся.
Соня молчала.
— Ну а если б в острог, что тогда? Помните, что я вчера говорил?
Она опять не ответила. Тот переждал.
— А я думал, вы опять закричите: «Ах, не говорите, перестаньте!» — засмеялся
Раскольников, но как-то с натугой. — Что ж, опять молчание? — спросил он через
минуту. — Ведь надо же о чем-нибудь разговаривать? Вот мне именно интересно было бы
узнать, как бы вы разрешили теперь один «вопрос», как говорит Лебезятников. (Он как будто
начинал путаться). Нет, в самом деле, я серьезно. Представьте себе, Соня, что вы знали бы
все намерения Лужина заранее, знали бы (то есть наверно), что через них погибла бы совсем
Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, в придачу (так как вы себя ни за что считаете, так в
придачу). Полечка также… потому ей та же дорога. Ну-с; так вот: если бы вдруг все это
теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и
делать мерзости, или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них
умереть? Я вас спрашиваю.
Соня с беспокойством на него посмотрела: ей что-то особенное послышалось в этой
нетвердой и к чему-то издалека подходящей речи.
— Я уже предчувствовала, что вы что-нибудь такое спросите, — сказала она, пытливо
смотря на него.
— Хорошо, пусть; но, однако, как же бы решить-то?
— Зачем вы спрашиваете, чему быть невозможно? — с отвращением сказала Соня.
— Стало быть, лучше Лужину жить и делать мерзости! Вы и этого решить не
осмелились?
— Да ведь я божьего промысла знать не могу… И к чему вы спрашиваете, чего нельзя
спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего
решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?
— Уж как божий промысл замешается, так уж тут ничего не поделаешь, — угрюмо
проворчал Раскольников.
— Говорите лучше прямо, чего вам надобно! — вскричала с страданием Соня, — вы
опять на что-то наводите… Неужели вы только затем, чтобы мучить, пришли!