Page 254 - Преступление и наказание

ложь! Ложь!
— Он ограбил, вот и вся причина. Он взял деньги и вещи. Правда, он, по собственному
своему сознанию, не воспользовался ни деньгами, ни вещами, а снес их куда-то под камень,
где они и теперь лежат. Но это потому, что он не посмел воспользоваться.
— Да разве вероятно, чтоб он мог украсть, ограбить? Чтоб он мог об этом только
помыслить? — вскричала Дуня и вскочила со стула. — Ведь вы его знаете, видели? Разве он
может быть вором?
Она точно умаливала Свидригайлова; она весь свой страх забыла.
— Тут, Авдотья Романовна, тысячи и миллионы комбинаций и сортировок. Вор ворует,
зато уж он про себя и знает, что он подлец; а вот я слышал про одного благородного
человека, что почту разбил; так кто его знает, может, он и в самом деле думал, что
порядочное дело сделал! Разумеется, я бы и сам не поверил, так же как и вы, если бы мне
передали со стороны. Но своим собственным ушам я поверил. Он Софье Семеновне и
причины все объяснял; но та и ушам своим сначала не поверила, да глазам наконец
поверила, своим собственным глазам. Он ведь сам ей лично передавал.
— Какие же… причины!
— Дело длинное, Авдотья Романовна. Тут, как бы вам это выразить, своего рода
теория, то же самое дело, по которому я нахожу, например, что единичное злодейство
позволительно, если главная цель хороша. Единственное зло и сто добрых дел! Оно тоже,
конечно, обидно для молодого человека с достоинствами и с самолюбием непомерным знать,
что были бы, например, всего только тысячи три, и вся карьера, всё будущее в его жизненной
цели формируется иначе, а между тем нет этих трех тысяч. Прибавьте к этому раздражение
от голода, от тесной квартиры, от рубища, от яркого сознания красоты своего социального
положения, а вместе с тем положения, сестры и матери. Пуще же всего тщеславие, гордость
и тщеславие, а впрочем, бог его знает, может, и при хороших наклонностях… Я ведь его не
виню, не думайте, пожалуйста; да и не мое дело. Тут была тоже одна собственная
теорийка, — так себе теория, — по которой люди разделяются, видите ли, на материал и на
особенных людей, то есть на таких людей, для которых, по их высокому положению, закон
не писан, а напротив, которые сами сочиняют законы остальным людям, материялу-то, сору-
то. Ничего, так себе теорийка; une theorie comme une autre.199Наполеон его ужасно увлек, то
есть, собственно, увлекло его то, что очень многие гениальные люди на единичное зло не
смотрели, а шагали через, не задумываясь. Он, кажется, вообразил себе, что и он гениальный
человек, — то есть был в том некоторое время уверен. Он очень страдал и теперь страдает от
мысли, что теорию-то сочинить он умел, а перешагнуть-то, не задумываясь, и не в
состоянии, стало быть человек не гениальный. Ну, а уж это для молодого человека с
самолюбием и унизительно, в наш век-то особенно…
— А угрызение совести? Вы отрицаете в нем, стало быть, всякое нравственное
чувство? Да разве он таков?
— Ах, Авдотья Романовна, теперь всё помутилось, то есть, впрочем, оно и никогда в
порядке-то особенном не было. Русские люди вообще широкие люди, Авдотья Романовна,
широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному; но
беда быть широким без особенной гениальности. А помните, как много мы в этом же роде и
на эту же тему переговорили с вами вдвоем, сидя по вечерам на террасе в саду, каждый раз
после ужина. Еще вы меня именно этой широкостью укоряли. Кто знает, может, в то же
самое время и говорили, когда он здесь лежал да свое обдумывал. У нас в образованном
обществе особенно священных преданий ведь нет, Авдотья Романовна: разве кто как-нибудь
себе по книгам составит… али из летописей что-нибудь выведет. Но ведь это больше ученые
и, знаете, в своем роде всё колпаки, так что даже и неприлично светскому человеку.
Впрочем, мои мнения вообще вы знаете; я никого решительно не обвиняю. Сам я белоручка,
этого и придерживаюсь. Да мы об этом уже не раз говорили. Я даже имел счастье
интересовать вас моими суждениями… Вы очень бледны, Авдотья Романовна!
— Я эту теорию его знаю. Я читала его статью в журнале о людях, которым всё