Page 257 - Преступление и наказание

точно обжег его, и сердце его с болью сжалось. Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля
скользнула по его волосам и ударилась сзади в стену. Он остановился и тихо засмеялся:
— Укусила оса! Прямо в голову метит… Что это? Кровь! — Он вынул платок, чтоб
обтереть кровь, тоненькою струйкой стекавшую по его правому виску; вероятно, пуля чуть-
чуть задела по коже черепа. Дуня опустила револьвер и смотрела на Свидригайлова не то что
в страхе, а в каком-то диком недоумении. Она как бы сама уже не понимала, что такое она
сделала и что это делается!
— Ну что ж, промах! Стреляйте еще, я жду, — тихо проговорил Свидригайлов, всё еще
усмехаясь, но как-то мрачно, — этак я вас схватить успею, прежде чем вы взведете курок!
Дунечка вздрогнула, быстро взвела курок и опять подняла револьвер.
— Оставьте меня! — проговорила она в отчаянии, — клянусь, я опять выстрелю… Я…
убью!..
— Ну что ж… в трех шагах и нельзя не убить. Ну а не убьете… тогда… — Глаза его
засверкали, и он ступил еще два шага.
Дунечка выстрелила, осечка!
— Зарядили неаккуратно. Ничего! У вас там еще есть капсюль. Поправьте, я подожду.
Он стоял пред нею в двух шагах, ждал и смотрел на нее с дикою решимостью,
воспаленно-страстным, тяжелым взглядом. Дуня поняла, что он скорее умрет, чем отпустит
ее. «И… и уж, конечно, она убьет его теперь, в двух шагах!..»
Вдруг она отбросила револьвер.
— Бросила! — с удивлением проговорил Свидригайлов и глубоко перевел дух. Что-то
как бы разом отошло у него от сердца, и, может быть, не одна тягость смертного страха; да
вряд ли он и ощущал его в эту минуту. Это было избавление от другого, более скорбного и
мрачного чувства, которого бы он и сам не мог во всей силе определить.
Он подошел к Дуне и тихо обнял ее рукой за талию. Она не сопротивлялась, но, вся
трепеща как лист, смотрела на него умоляющими глазами. Он было хотел что-то сказать, но
только губы его кривились, а выговорить он не мог.
— Отпусти меня! — умоляя сказала Дуня. Свидригайлов вздрогнул: это ты было уже
как-то не так проговорено, как давешнее.
— Так не любишь? — тихо спросил он.
Дуня отрицательно повела головой.
— И… не можешь?.. Никогда? — с отчаянием прошептал он.
— Никогда! — прошептала Дуня.
Прошло мгновение ужасной, немой борьбы в душе Свидригайлова. Невыразимым
взглядом глядел он на нее. Вдруг он отнял руку, отвернулся, быстро отошел к окну и стал
пред ним.
Прошло еще мгновение.
— Вот ключ! (Он вынул его из левого кармана пальто и положил сзади себя на стол, не
глядя и не оборачиваясь к Дуне). Берите; уходите скорей!..
Он упорно смотрел в окно.
Дуня подошла к столу взять ключ.
— Скорей! Скорей! — повторил Свидригайлов, всё еще не двигаясь и не оборачиваясь.
Но в этом «скорей», видно, прозвучала какая-то страшная нотка.
Дуня поняла ее, схватила ключ, бросилась к дверям, быстро отомкнула их и вырвалась
из комнаты. Чрез минуту, как безумная, не помня себя, выбежала она на канаву и побежала
по направлению к —му мосту.
Свидригайлов простоял еще у окна минуты три; наконец медленно обернулся,
осмотрелся кругом и тихо провел ладонью по лбу. Странная улыбка искривила его лицо,
жалкая, печальная, слабая улыбка, улыбка отчаяния. Кровь, уже засыхавшая, запачкала ему
ладонь; он посмотрел на кровь со злобою; затем намочил полотенце и вымыл себе висок.
Револьвер, отброшенный Дуней и отлетевший к дверям, вдруг попался ему на глаза. Он
поднял и осмотрел его. Это был маленький, карманный трехударный револьвер, старого