Page 34 - Рассказы
P. 34

А.  П.  Чехов.  «Рассказы»




                  чувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед… Он страстно, без
                  памяти любил Иисуса, и теперь видел издали, как его били…
                        Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента.
                        – Пришли к первосвященнику, – продолжал он, – Иисуса стали допрашивать, а работ-
                  ники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними
                  около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала:
                  «И этот был с Иисусом», то есть, что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что
                  находились около огня, должно быть, подозрительно и сурово поглядели на него, потому что
                  он смутился и сказал: «Я не знаю его». Немного погодя опять кто-то узнал в нем одного из
                  учеников Иисуса и сказал: «И ты из них». Но он опять отрекся. И в третий раз кто-то обра-
                  тился к нему: «Да не тебя ли сегодня я видел с ним в саду?» Он третий раз отрекся. И после
                  этого раза тотчас же запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, кото-
                  рые он сказал ему на вечери… Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько запла-
                  кал. В евангелии сказано: «И исшед вон, плакася горько». Воображаю: тихий-тихий, тем-
                  ный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания…
                        Студент  вздохнул  и  задумался.  Продолжая  улыбаться,  Василиса  вдруг  всхлипнула,
                  слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня,
                  как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выраже-
                  ние у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль.
                        Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и
                  свет от костра дрожал на нем. Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошел дальше. И
                  опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвра-
                  щалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха.
                        Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то, значит, всё, происходившее
                  в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение…
                        Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было
                  видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то,
                  очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад,
                  имеет отношение к настоящему – к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне,
                  к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трога-
                  тельно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом
                  заинтересована в том, что происходило в душе Петра.
                        И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы
                  перевести  дух.  Прошлое,  думал  он,  связано  с  настоящим  непрерывною  цепью  событий,
                  вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи:
                  дотронулся до одного конца, как дрогнул другой.
                        А когда он переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на
                  свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то
                  думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе
                  первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли
                  главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, –
                  ему было только 22 года, – и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинствен-
                  ного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной
                  и полной высокого смысла.










                                                                                                              34
   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39