Page 57 - Рассказы

А. П. Чехов. «Рассказы»

давно уже привыкли видеть на улицах окруженным мальчишками и собаками. В халатишке,
в смешном колпаке и в туфлях, иногда босиком и даже без панталон, он ходит по улицам,
останавливаясь у ворот и лавочек, и просит копеечку. В одном месте дадут ему квасу, в дру-
гом – хлеба, в третьем – копеечку, так что возвращается он во флигель обыкновенно сытым
и богатым. Все, что он приносит с собой, отбирает у него Никита в свою пользу. Делает это
солдат грубо, с сердцем, выворачивая карманы и призывая Бога в свидетели, что он никогда
уже больше не станет пускать жида на улицу и что беспорядки для него хуже всего на свете.
Мойсейка любит услуживать. Он подает товарищам воду, укрывает их, когда они спят,
обещает каждому принести с улицы по копеечке и сшить по новой шапке; он же кормит с
ложки своего соседа с левой стороны, паралитика. Поступает он так не из сострадания и не
из каких-либо соображений гуманного свойства, а подражая и невольно подчиняясь своему
соседу с правой стороны Громову.
Иван Дмитрич Громов, мужчина лет тридцати трех, из благородных, бывший судебный
пристав и губернский секретарь, страдает манией преследования. Он или лежит на постели,
свернувшись калачиком, или же ходит из угла в угол, как бы для моциона, сидит же очень
редко. Он всегда возбужден, взволнован и напряжен каким-то смутным, неопределенным
ожиданием. Достаточно малейшего шороха в сенях или крика на дворе, чтобы он поднял
голову и стал прислушиваться: не за ним ли это идут? Не его ли ищут? И лицо его при этом
выражает крайнее беспокойство и отвращение.
Мне нравится его широкое, скуластое лицо, всегда бледное и несчастное, отражающее
в себе, как в зеркале, замученную борьбой и продолжительным страхом душу. Гримасы его
странны и болезненны, но тонкие черты, положенные на его лицо глубоким искренним стра-
данием, разумны и интеллигентны, и в глазах теплый, здоровый блеск. Нравится мне он сам,
вежливый, услужливый и необыкновенно деликатный в обращении со всеми, кроме Никиты.
Когда кто-нибудь роняет пуговку или ложку, он быстро вскакивает с постели и поднимает.
Каждое утро он поздравляет своих товарищей с добрым утром, ложась спать – желает им
спокойной ночи.
Кроме постоянно напряженного состояния и гримасничанья, сумасшествие его выра-
жается еще в следующем. Иногда по вечерам он запахивается в свой халатик и, дрожа всем
телом, стуча зубами, начинает быстро ходить из угла в угол и между кроватей. Похоже на то,
как будто у него сильная лихорадка. По тому, как он внезапно останавливается и взглядывает
на товарищей, видно, что ему хочется сказать что-то очень важное, но, по-видимому, сооб-
ражая, что его не будут слушать или не поймут, он нетерпеливо встряхивает головой и про-
должает шагать. Но скоро желание говорить берет верх над всякими соображениями, и он
дает себе волю и говорит горячо и страстно. Речь его беспорядочна, лихорадочна, как бред,
порывиста и не всегда понятна, но зато в ней слышится, и в словах и в голосе, что-то чрезвы-
чайно хорошее. Когда он говорит, вы узнаете в нем сумасшедшего и человека. Трудно пере-
дать на бумаге его безумную речь. Говорит он о человеческой подлости, о насилии, попира-
ющем правду, о прекрасной жизни, какая со временем будет на земле, об оконных решетках,
напоминающих ему каждую минуту о тупости и жестокости насильников. Получается бес-
порядочное, нескладное попурри из старых, но еще не допетых песен.

57