Page 71 - Рассказы

А. П. Чехов. «Рассказы»

Мойсейка, которого Никита постеснялся обыскивать в присутствии доктора, разложил
у себя на постели кусочки хлеба, бумажки и косточки и, все еще дрожа от холода, что-то
быстро и певуче заговорил по-еврейски. Вероятно, он вообразил, что открыл лавочку.
– Отпустите меня, – сказал Иван Дмитрич, и голос его дрогнул.
– Не могу.
– Но почему же? Почему?
– Потому что это не в моей власти. Посудите, какая польза вам от того, если я отпущу
вас? Идите. Вас задержат горожане или полиция и вернут назад.
– Да, да, это правда… – проговорил Иван Дмитрич и потер себе лоб. – Это ужасно! Но
что же мне делать? Что?
Голос Ивана Дмитрича и его молодое умное лицо с гримасами понравились Андрею
Ефимычу. Ему захотелось приласкать молодого человека и успокоить его. Он сел рядом с
ним на постель, подумал и сказал:
– Вы спрашиваете, что делать? Самое лучшее в вашем положении – бежать отсюда.
Но, к сожалению, это бесполезно. Вас задержат. Когда общество ограждает себя от преступ-
ников, психических больных и вообще неудобных людей, то оно непобедимо. Вам остается
одно: успокоиться на мысли, что ваше пребывание здесь необходимо.
– Никому оно не нужно.
– Раз существуют тюрьмы и сумасшедшие дома, то должен же кто-нибудь сидеть в них.
Не вы – так я, не я – так кто-нибудь третий. Погодите, когда в далеком будущем закончат свое
существование тюрьмы и сумасшедшие дома, то не будет ни решеток на окнах, ни халатов.
Конечно, такое время рано или поздно настанет.
Иван Дмитрич насмешливо улыбнулся.
– Вы шутите, – сказал он, щуря глаза. – Таким господам, как вы и ваш помощник
Никита, нет никакого дела до будущего, но можете быть уверены, милостивый государь,
настанут лучшие времена! Пусть я выражаюсь пошло, смейтесь, но воссияет заря новой
жизни, восторжествует правда, и – на нашей улице будет праздник! Я не дождусь, издохну,
но зато чьи-нибудь правнуки дождутся. Приветствую их от всей души и радуюсь, радуюсь
за них! Вперед! Помогай вам Бог, друзья!
Иван Дмитрич с блестящими глазами поднялся и, протягивая руки к окну, продолжал
с волнением в голосе:
– Из-за этих решеток благословляю вас! Да здравствует правда! Радуюсь!
– Я не нахожу особенной причины радоваться, – сказал Андрей Ефимыч, которому
движение Ивана Дмитрича показалось театральным и в то же время очень понравилось. –
Тюрем и сумасшедших домов не будет, и правда, как вы изволили выразиться, восторже-
ствует, но ведь сущность вещей не изменится, законы природы останутся всё те же. Люди
будут болеть, стариться и умирать так же, как и теперь. Какая бы великолепная заря ни осве-
щала вашу жизнь, все же в конце концов вас заколотят в гроб и бросят в яму.
– А бессмертие?
– Э, полноте!
– Вы не верите, ну а я верю. У Достоевского или у Вольтера кто-то говорит, что если
бы не было Бога, то его выдумали бы люди. А я глубоко верю, что если нет бессмертия, то
его рано или поздно изобретет великий человеческий ум.
– Хорошо сказано, – проговорил Андрей Ефимыч, улыбаясь от удовольствия. – Это
хорошо, что вы веруете. С такой верой можно жить припеваючи даже замуравленному в
стене. Вы изволили где-нибудь получить образование?
– Да, я был в университете, но не кончил.
– Вы мыслящий и вдумчивый человек. При всякой обстановке вы можете находить
успокоение в самом себе. Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению

71