Page 34 - Собачье сердце

Он оторвал листок от блокнота и набросал несколько слов, затем раздраженно
прочитал вслух:
— «Сим удостоверяю»... Черт знает что такое... Гм... «Предъявитель сего — человек,
полученный при лабораторном опыте путем операции на головном мозгу, нуждается в
документах»... Черт! Да я вообще против получения этих идиотских документов.
Подпись — «профессор Преображенский».
— Довольно странно, профессор, — обиделся Швондер, — как это так вы документы
называете идиотскими? Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца,
да еще не взятого на воинский учет милицией. А вдруг война с империалистическими
хищниками?
— Я воевать не пойду никуда! — вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф.
Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову:
— Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно. На воинский
учет необходимо взяться.
— На учет возьмусь, а воевать — шиш с маслом, — неприязненно ответил Шариков,
поправляя бант.
Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский злобно и тоскливо
переглянулся с Борменталем: «Не угодно ли — мораль». Борменталь многозначительно
кивнул головой.
— Я тяжко раненный при операции, — хмуро подвыл Шариков, — меня, вишь, как
отделали, — и он показал на голову. Поперек лба тянулся очень свежий операционный
шрам.
— Вы анархист-индивидуалист? — спросил Швондер, высоко поднимая брови.
— Мне белый билет полагается, — ответил Шариков на это.
— Ну-с, хорошо, не важно пока, — ответил удивленный Швондер, — факт в том, что
мы удостоверение профессора отправим в милицию и вам выдадут документ.
— Вот что, э... — внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно терзаемый
какой-то думой, — нет ли у вас в доме свободной комнаты? Я согласен ее купить.
Желтенькие искры появились в карих глазах Швондера.
— Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится.
Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашенный загремел
телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил трубку с рогулек так,
что она, покрутившись немного, повисла на голубом шнуре. Все вздрогнули.
«Изнервничался старик», — подумал Борменталь, а Швондер, сверкая глазами,
поклонился и вышел.
Шариков, скрипя сапожным рантом, отправился за ним следом.
Профессор остался наедине с Борменталем. Немного помолчав, Филипп Филиппович
мелко потряс головой и заговорил:
— Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой доктор, я измучился
за эти две недели больше, чем за последние 14 лет! Вот — тип, я вам доложу...
В отдалении глухо треснуло стекло, затем вспорхнул заглушенный женский визг и
тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре, направляясь к смотровой,
там чем-то грохнуло и мгновенно пролетело обратно. Захлопали двери, и в кухне
отозвался низкий крик Дарьи Петровны. Затем завыл Шариков.
— Боже мой, еще что-то! — закричал Филипп Филиппович, бросаясь к дверям.
— Кот, — сообразил Борменталь и выскочил за ним вслед. Они понеслись по
коридору в переднюю, ворвались в нее, оттуда свернули в коридор к уборной и ванной. Из
кухни выскочила Зина и вплотную наскочила на Филиппа Филипповича.
— Сколько раз я приказывал — котов чтобы не было, — в бешенстве закричал
Филипп Филиппович. — Где он?! Иван Арнольдович, успокойте, ради бога, пациентов в
приемной!
— В ванной, в ванной проклятый черт сидит, — задыхаясь, закричала Зина.