Page 10 - Собачье сердце

Опять загремела вода, колыхнулась шляпа с перьями, потом появилась лысая, как
тарелка, голова и обняла Филиппа Филипповича. Пес дремал, тошнота прошла, пес
наслаждался утихшим боком и теплом, даже всхрапнул и успел увидеть кусочек
приятного сна: будто бы он вырвал у совы целый пук перьев из хвоста... потом
взволнованный голос тявкнул над головой.
— Я слишком известен в Москве, профессор. Что же мне делать?
— Господа, — возмущенно кричал Филипп Филиппович, — нельзя же так! Нужно
сдерживать себя. Сколько ей лет?
— Четырнадцать, профессор... Вы понимаете, огласка погубит меня. На днях я должен
получить заграничную командировку.
— Да ведь я же не юрист, голубчик... Ну подождите два года и женитесь на ней.
— Женат я, профессор.
— Ах, господа, господа!
Двери открывались, сменялись лица, гремели инструменты в шкафе, и Филипп
Филиппович работал не покладая рук.
«Похабная квартирка, — думал пес, — но до чего хорошо! А на какого черта я ему
понадобился? Неужели же жить оставит? Вот чудак! Да ведь ему только глазом мигнуть,
он таким бы псом обзавелся, что ахнуть! А может, я и красивый. Видно, мое счастье! А
сова эта дрянь... Наглая».
Окончательно пес очнулся глубоким вечером, когда звоночки прекратились, и как раз
в то мгновение, когда дверь впустила особенных посетителей. Их было сразу четверо. Все
молодые люди, и все одеты очень скромно.
«Этим что нужно?» — удивленно подумал пес. Гораздо более неприязненно встретил
гостей Филипп Филиппович. Он стоял у письменного стола и смотрел на вошедших как
полководец на врагов. Ноздри его ястребиного носа раздувались. Вошедшие топтались на
ковре.
— Мы к вам, профессор, — заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась на
четверть аршина копна густейших вьющихся волос, — вот по какому делу...
— Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, — перебил его
наставительно Филипп Филиппович, — во-первых, вы простудитесь, а во-вторых, вы
наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
Тот, с копной, умолк, и все четверо в изумлении уставились на Филиппа
Филипповича. Молчание продолжалось несколько секунд, и прервал его лишь стук
пальцев Филиппа Филипповича по расписному деревянному блюду на столе.
— Во-первых, мы не господа, — молвил, наконец, самый юный из четверых,
персикового вида.
— Во-первых, — перебил и его Филипп Филиппович, — вы мужчина или женщина?
Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый, тот, с копной.
— Какая разница, товарищ? — спросил он горделиво.
— Я — женщина, — признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно
покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из вошедших —
блондин в папахе.
— В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый государь, прошу
снять ваш головной убор, — внушительно сказал Филипп Филиппович.
— Я вам не милостивый государь, — резко заявил блондин, снимая папаху.
— Мы пришли к вам, — вновь начал черный с копной.
— Прежде всего — кто это мы?
— Мы — новое домоуправление нашего дома, — в сдержанной ярости заговорил
черный. — Я — Швондер, она — Вяземская, он — товарищ Пеструхин и Жаровкин. И вот
мы...
— Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Саблина?
— Нас, — ответил Швондер.