Page 281 - Рассказы. Повести. Пьесы

на пять. Всё было погружено в тихий, глубокий сон; ни движения, ни звука, даже не верится,
что в природе может быть так тихо. Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу
с ее избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своем покое,
укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кротка, печальна, прекрасна, и
кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением и что зла уже нет на земле и всё
благополучно. Налево с края села начиналось поле; оно было видно далеко, до горизонта, и
во всю ширь этого поля, залитого лунным светом, тоже ни движения, ни звука.
— То-то вот оно и есть, — повторил Иван Иваныч. — А разве то, что мы живем в
городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт — разве это не футляр?
А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин,
говорим и слушаем разный вздор — разве это не футляр? Вот если желаете, то я расскажу
вам одну очень поучительную историю.
— Нет, уж пора спать, — сказал Буркин. — До завтра!
Оба пошли в сарай и легли на сене. И уже оба укрылись и задремали, как вдруг
послышались легкие шаги: туп, туп… Кто-то ходил недалеко от сарая; пройдет немного и
остановится, а через минуту опять: туп, туп… Собаки заворчали.
— Это Мавра ходит, — сказал Буркин.
Шаги затихли.
— Видеть и слышать, как лгут, — проговорил Иван Иваныч, поворачиваясь на другой
бок, — и тебя же называют дураком за то, что ты терпишь эту ложь; сносить обиды,
унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому
лгать, улыбаться, и всё это из-за куска хлеба, из-за теплого угла, из-за какого-нибудь
чинишка, которому грош цена, — нет, больше жить так невозможно!
— Ну, уж это вы из другой оперы, Иван Иваныч, — сказал учитель. — Давайте спать.
И минут через десять Буркин уже спал. А Иван Иваныч всё ворочался с боку на бок и
вздыхал, а потом встал, опять вышел наружу и, севши у дверей, закурил трубочку.
1898

Крыжовник

Еще с раннего утра всё небо обложили дождевые тучи; было тихо, не жарко и скучно,
как бывает в серые пасмурные дни, когда над полем давно уже нависли тучи, ждешь дождя, а
его нет. Ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин уже утомились идти, и
поле представлялось им бесконечным. Далеко впереди еле были видны ветряные мельницы
села Мироносицкого, справа тянулся и потом исчезал далеко за селом ряд холмов, и оба они
знали, что это берег реки, там луга, зеленые ивы, усадьбы, и если стать на один из холмов, то
оттуда видно такое же громадное поле, телеграф и поезд, который издали похож на
ползущую гусеницу, а в ясную погоду оттуда бывает виден даже город. Теперь, в тихую
погоду, когда вся природа казалась кроткой и задумчивой, Иван Иваныч и Буркин были
проникнуты любовью к этому полю и оба думали о том, как велика, как прекрасна эта
страна.
— В прошлый раз, когда мы были в сарае у старосты Прокофия, — сказал Буркин, —
вы собирались рассказать какую-то историю.
— Да, я хотел тогда рассказать про своего брата.
Иван Иваныч протяжно вздохнул и закурил трубочку, чтобы начать рассказывать, но
как раз в это время пошел дождь. И минут через пять лил уже сильный дождь, обложной, и
трудно было предвидеть, когда он кончится. Иван Иваныч и Буркин остановились в
раздумье; собаки, уже мокрые, стояли, поджав хвосты, я смотрели на них с умилением.
— Нам нужно укрыться куда-нибудь, — сказал Буркин. — Пойдемте к Алехину. Тут
близко.
— Пойдемте.
Они свернули в сторону и шли всё по скошенному полю, то прямо, то забирая направо,