Page 277 - Рассказы. Повести. Пьесы

Чуть что, так и зальется голосистым смехом: ха-ха-ха! Первое, основательное знакомство с
Коваленками у нас, помню, произошло на именинах у директора. Среди суровых,
напряженно скучных педагогов, которые и на именины-то ходят по обязанности, вдруг
видим, новая Афродита возродилась из пены: ходит подбоченясь, хохочет, поет, пляшет…
Она спела с чувством «Виют витры», потом еще романс, и еще, и всех нас очаровала, —
всех, даже Беликова. Он подсел к ней и сказал, сладко улыбаясь:
— Малороссийский язык своею нежностью и приятною звучностью напоминает
древнегреческий.
Это польстило ей, и она стала рассказывать ему с чувством и убедительно, что в
Гадячском уезде у нее есть хутор, а на хуторе живет мамочка, и там такие груши, такие
дыни, такие кабаки! У хохлов тыквы называются кабаками, а кабаки шинками, и варят у них
борщ с красненькими и с синенькими «такой вкусный, такой вкусный, что просто — ужас!»
Слушали мы, слушали, и вдруг всех нас осенила одна и та же мысль.
— А хорошо бы их поженить, — тихо сказала мне директорша.
Мы все почему-то вспомнили, что наш Беликов не женат, и нам теперь казалось
странным, что мы до сих пор как-то не замечали, совершенно упускали из виду такую
важную подробность в его жизни. Как вообще он относится к женщине, как он решает для
себя этот насущный вопрос? Раньше это не интересовало нас вовсе; быть может, мы не
допускали даже и мысли, что человек, который во всякую погоду ходит в калошах и спит
под пологом, может любить.
— Ему давно уже за сорок, а ей тридцать… — пояснила свою мысль директорша. —
Мне кажется, она бы за него пошла.
Чего только не делается у нас в провинции от скуки, сколько ненужного, вздорного! И
это потому, что совсем не делается то, что нужно. Ну вот к чему нам вдруг понадобилось
женить этого Беликова, которого даже и вообразить нельзя было женатым? Директорша,
инспекторша и все наши гимназические дамы ожили, даже похорошели, точно вдруг увидели
цель жизни. Директорша берет в театре ложу, и смотрим — в ее ложе сидит Варенька с
этаким веером, сияющая, счастливая, и рядом с ней Беликов, маленький, скрюченный, точно
его из дому клещами вытащили. Я даю вечеринку, и дамы требуют, чтобы я непременно
пригласил и Беликова и Вареньку. Одним словом, заработала машина. Оказалось, что
Варенька не прочь была замуж. Жить ей у брата было не очень-то весело, только и знали, что
по целым дням спорили и ругались. Вот вам сцена: идет Коваленко по улице, высокий,
здоровый верзила, в вышитой сорочке, чуб из-под фуражки падает на лоб; в одной руке
пачка книг, в другой толстая суковатая палка. За ним идет сестра, тоже с книгами.
— Да ты же, Михайлик, этого не читал! — спорит она громко. — Я же тебе говорю,
клянусь, ты не читал же этого вовсе!
— А я тебе говорю, что читал! — кричит Коваленко, гремя палкой по тротуару.
— Ах же, боже ж мой, Минчик! Чего же ты сердишься, ведь у нас же разговор
принципиальный.
— А я тебе говорю, что я читал! — кричит еще громче Коваленко.
А дома, как кто посторонний, так и перепалка. Такая жизнь, вероятно, наскучила,
хотелось своего угла, да и возраст принять во внимание; тут уж перебирать некогда,
выйдешь за кого угодно, даже за учителя греческого языка. И то сказать, для большинства
наших барышень за кого ни выйти, лишь бы выйти. Как бы ни было, Варенька стала
оказывать нашему Беликову явную благосклонность.
А Беликов? Он и к Коваленку ходил так же, как к нам. Придет к нему, сядет и молчит.
Он молчит, а Варенька поет ему «Виют витры», или глядит на него задумчиво своими
темными глазами, или вдруг зальется:
— Ха-ха-ха!
В любовных делах, а особенно в женитьбе, внушение играет большую роль. Все — и
товарищи, и дамы — стали уверять Беликова, что он должен жениться, что ему ничего
больше не остается в жизни, как жениться; все мы поздравляли его, говорили с важными