Page 322 - Рассказы. Повести. Пьесы

1899

В овраге

I

Село Уклеево лежало в овраге, так что с шоссе и со станции железной дороги видны
были только колокольня и трубы ситценабивных фабрик. Когда прохожие спрашивали, какое
это село, то им говорили:
— Это то самое, где дьячок на похоронах всю икру съел.
Как-то на поминках у фабриканта Костюкова старик дьячок увидел среди закусок
зернистую икру и стал есть ее с жадностью; его толкали, дергали за рукав, но он словно
окоченел от наслаждения: ничего не чувствовал и только ел. Съел всю икру, а в банке было
фунта четыре. И прошло уж много времени с тех пор, дьячок давно умер, а про икру всё
помнили. Жизнь ли была так бедна здесь, или люди не умели подметить ничего, кроме этого
неважного события, происшедшего десять лет назад, а только про село Уклеево ничего
другого не рассказывали.
В нем не переводилась лихорадка и была топкая грязь даже летом, особенно под
заборами, над которыми сгибались старые вербы, дававшие широкую тень. Здесь всегда
пахло фабричными отбросами и уксусной кислотой, которую употребляли при выделке
ситцев. Фабрики — три ситцевых и одна кожевенная — находились не в самом селе, а на
краю и поодаль. Это были небольшие фабрики, и на всех их было занято около четырехсот
рабочих, не больше. От кожевенной фабрики вода в речке часто становилась вонючей;
отбросы заражали луг, крестьянский скот страдал от сибирской язвы, и фабрику приказано
было закрыть. Она считалась закрытой, но работала тайно с ведома станового пристава и
уездного врача, которым владелец платил по десяти рублей в месяц. Во всем селе было
только два порядочных дома, каменных, крытых железом; в одном помещалось волостное
правление, в другом, двухэтажном, как раз против церкви, жил Цыбукин, Григорий Петров,
епифанский мещанин.
Григорий держал бакалейную лавочку, но это только для вида, на самом же деле
торговал водкой, скотом, кожами, хлебом в зерне, свиньями, торговал чем придется, и когда,
например, за границу требовались для дамских шляп сороки, то он наживал на каждой паре
по тридцати копеек; он скупал лес на сруб, давал деньги в рост, вообще был старик
оборотливый.
У него было два сына. Старший, Анисим, служил в полиции, в сыскном отделении, и
редко бывал дома. Младший, Степан, пошел по торговой части и помогал отцу, но
настоящей помощи от него не ждали, так как он был слаб здоровьем и глух; его жена
Аксинья, красивая, стройная женщина, ходившая в праздники в шляпке и с зонтиком, рано
вставала, поздно ложилась и весь день бегала, подобрав свои юбки и гремя ключами, то в
амбар, то в погреб, то в лавку, и старик Цыбукин глядел на нее весело, глаза у него
загорались, и в это время он жалел, что на ней женат не старший сын, а младший, глухой,
который, очевидно, мало смыслил в женской красоте.
У старика всегда была склонность к семейной жизни, и он любил свое семейство
больше всего на свете, особенно старшего сына-сыщика и невестку. Аксинья, едва вышла за
глухого, как обнаружила необыкновенную деловитость и уже знала, кому можно отпустить в
долг, кому нельзя, держала при себе ключи, не доверяя их даже мужу, щелкала на счетах,
заглядывала лошадям в зубы, как мужик, и всё смеялась или покрикивала; и, что бы она ни
делала, ни говорила, старик только умилялся и бормотал:
— Ай да невестушка! Ай да красавица, матушка…
Он был вдов, но через год после свадьбы сына не выдержал и сам женился. Ему нашли
за тридцать верст от Уклеева девушку Варвару Николаевну из хорошего семейства, уже