Page 325 - Рассказы. Повести. Пьесы

Под самым городом было село Торгуево. Одна половина его была недавно
присоединена к городу, другая оставалась селом. В первой, в своем домике, проживала одна
вдова; у нее была сестра, совсем бедная, ходившая на поденную работу, а у этой сестры была
дочь Липа, девушка, ходившая тоже на поденку. О красоте Липы уже говорили в Торгуеве, и
только смущала всех ее ужасная бедность; рассуждали так, что какой-нибудь пожилой или
вдовец женится, не глядя на бедность, или возьмет ее к себе «так», а при ней и мать сыта
будет. Варвара узнала о Липе от свах и съездила в Торгуево.
Потом в доме тетки были устроены смотрины, как следует, с закуской и вином, и Липа
была в новом розовом платье, сшитом нарочно для смотрин, и пунцовая ленточка, точно
пламень, светилась в ее волосах. Она была худенькая, слабая, бледная, с тонкими, нежными
чертами, смуглая от работы на воздухе; грустная, робкая улыбка не сходила у нее с лица, и
глаза смотрели по-детски — доверчиво и с любопытством.
Она была молода, еще девочка, с едва заметной грудью, но венчать было уже можно,
так как года вышли. В самом деле она была красива, и одно только могло в ней не нравиться
— это ее большие, мужские руки, которые теперь праздно висели, как две большие клешни.
— Нет приданого — и мы без внимания, — говорил старик тетке, — для сына нашего
Степана мы взяли тоже из бедного семейства, а теперь не нахвалимся. Что в доме, что в деле
— золотые руки.
Липа стояла у двери и как будто хотела сказать: «Делайте со мной, что хотите: я вам
верю», а ее мать Прасковья, поденщица, пряталась в кухне и замирала от робости. Когда-то,
еще в молодости, один купец, у которого она мыла полы, рассердившись, затопал на нее
ногами, она сильно испугалась, обомлела, и на всю жизнь у нее в душе остался страх. А от
страха всегда дрожали руки и ноги, дрожали щеки. Сидя в кухне, она старалась подслушать,
о чем говорят гости, и всё крестилась, прижимая пальцы ко лбу и поглядывая на образ.
Анисим, слегка пьяный, отворял дверь в кухню и говорил развязно:
— Что же это вы тут сидите, мамаша драгоценная? Нам без вас скучно.
А Прасковья, оробев, прижимая руки к своей тощей, исхудалой груди, отвечала:
— Что вы, помилуйте-с… Много вами довольны-с.
После смотрин назначили день свадьбы. Потом у себя дома Анисим всё ходил по
комнатам и посвистывал или же, вдруг вспомнив о чем-то, задумывался и глядел в пол
неподвижно, пронзительно, точно взглядом хотел проникнуть глубоко в землю. Он не
выражал ни удовольствия от того, что женится, женится скоро, на Красной Горке, ни
желания повидаться с невестой, а только посвистывал. И было очевидно, что женится он
только потому, что этого хотят отец и мачеха, и потому, что в деревне такой уж обычай: сын
женится, чтобы дома была помощница. Уезжая, он не торопился и держал себя вообще не
так, как в прошлые свои приезды, — был как-то особенно развязен и говорил не то, что
нужно.

III

В деревне Шикаловой жили портнихи, две сестры-хлыстовки. Им были заказаны к
свадьбе обновы, и они часто приходили примеривать и подолгу пили чай. Варваре сшили
коричневое платье с черными кружевами и со стеклярусом, а Аксинье — светло-зеленое, с
желтой грудью и со шлейфом. Когда портнихи кончили, то Цыбукин заплатил им не
деньгами, а товаром из своей лавки, и они ушли от него грустные, держа в руках узелки со
стеариновыми свечами и сардинами, которые были им совсем не нужны, и, выйдя из села в
поле, сели на бугорок и стали плакать.
Анисим приехал за три дня до свадьбы, во всем новом. На нем были блестящие
резиновые калоши и вместо галстука красный шнурок с шариками, и на плечах висело
пальто, не надетое в рукава, тоже новое.
Степенно помолившись богу, он поздоровался с отцом и дал ему десять серебряных
рублей и десять полтинников; и Варваре дал столько же, Аксинье — двадцать четвертаков.