Page 36 - Рассказы. Повести. Пьесы

1885

Тоска

5
Кому повем печаль мою?..

Вечерние сумерки. Крупный мокрый снег лениво кружится около только что
зажженных фонарей и тонким мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи,
шапки. Извозчик Иона Потапов весь бел, как привидение. Он согнулся, насколько только
возможно согнуться живому телу, сидит на козлах и не шевельнется. Упади на него целый
сугроб, то и тогда бы, кажется, он не нашел нужным стряхивать с себя снег… Его лошаденка
тоже бела и неподвижна. Своею неподвижностью, угловатостью форм и палкообразной
прямизною ног она даже вблизи похожа на копеечную пряничную лошадку. Она, по всей
вероятности, погружена в мысль. Кого оторвали от плуга, от привычных серых картин и
бросили сюда в этот омут, полный чудовищных огней, неугомонного треска и бегущих
людей, тому нельзя не думать…
Иона и его лошаденка не двигаются с места уже давно. Выехали они со двора еще до
обеда, а почина всё нет и нет. Но вот на город спускается вечерняя мгла. Бледность
фонарных огней уступает свое место живой краске, и уличная суматоха становится шумнее.
— Извозчик, на Выборгскую! — слышит Иона. — Извозчик!
Иона вздрагивает и сквозь ресницы, облепленные снегом, видит военного в шинели с
капюшоном.
— На Выборгскую! — повторяет военный. — Да ты спить, что ли? На Выборгскую!
В знак согласия Иона дергает вожжи, отчего со спины лошади и с его плеч сыплются
пласты снега… Военный садится в сани. Извозчик чмокает губами, вытягивает
по-лебединому шею, приподнимается и больше по привычке, чем по нужде, машет кнутом.
Лошаденка тоже вытягивает шею, кривит свои палкообразные ноги и нерешительно
двигается с места…
— Куда прешь, леший! — на первых же порах слышит Иона возгласы из темной,
движущейся взад и вперед массы. — Куда черти несут? Пррава держи!
— Ты ездить не умеешь! Права держи! — сердится военный.
Бранится кучер с кареты, злобно глядит и стряхивает с рукава снег прохожий,
перебегавший дорогу и налетевший плечом на морду лошаденки. Иона ерзает на козлах, как
на иголках, тыкает в стороны локтями и водит глазами, как угорелый, словно не понимает,
где он и зачем он здесь.
— Какие все подлецы! — острит военный. — Так и норовят столкнуться с тобой или
под лошадь попасть. Это они сговорились.
Иона оглядывается на седока и шевелит губами… Хочет он, по-видимому, что-то
сказать, но из горла не выходит ничего, кроме сипенья.
— Что? — спрашивает военный.
Иона кривит улыбкой рот, напрягает свое горло и сипит:
— А у меня, барин, тово… сын на этой неделе помер.
— Гм!.. Отчего же он умер?
Иона оборачивается всем туловищем к седоку и говорит:
— А кто ж его знает! Должно, от горячки… Три дня полежал в больнице и помер…
Божья воля.
— Сворачивай, дьявол! — раздается в потемках. — Повылазило, что ли, старый пес?
Гляди глазами!
— Поезжай, поезжай… — говорит седок. — Этак мы и до завтра не доедем.

5 Кому повем печаль мою?.. — Изречение из псалтыри, книги псалмов.