Page 50 - Рассказы. Повести. Пьесы

покорно застыл и одни только встревоженные чибисы где-то плакали и жаловались на
судьбу…
Затем скоро наступил вечер.

III

В вечерних сумерках показался большой одноэтажный дом с ржавой железной крышей
и с темными окнами. Этот дом назывался постоялым двором, хотя возле него никакого двора
не было и стоял он посреди степи, ничем не огороженный. Несколько в стороне от него
темнел жалкий вишневый садик с плетнем, да под окнами, склонив свои тяжелые головы,
стояли спавшие подсолнечники. В садике трещала маленькая мельничка, поставленная для
того, чтобы пугать стуком зайцев. Больше же около дома не было видно и слышно ничего,
кроме степи.
Едва бричка остановилась около крылечка с навесом, как в доме послышались
радостные голоса — один мужской, другой женский, — завизжала дверь на блоке, и около
брички в одно мгновение выросла высокая тощая фигура, размахивавшая руками и фалдами.
Это был хозяин постоялого двора Мойсей Мойсеич, немолодой человек с очень бледным
лицом и с черной, как тушь, красивой бородой. Одет он был в поношенный черный сюртук,
который болтался на его узких плечах, как на вешалке, и взмахивал фалдами, точно
крыльями, всякий раз, как Мойсей Мойсеич от радости или в ужасе всплескивал руками.
Кроме сюртука, на хозяине были еще широкие белые панталоны навыпуск и бархатная
жилетка с рыжими цветами, похожими на гигантских клопов.
Мойсей Мойсеич, узнав приехавших, сначала замер от наплыва чувств, потом
всплеснул руками и простонал. Сюртук его взмахнул фалдами, спина согнулась в дугу, и
бледное лицо покривилось такой улыбкой, как будто видеть бричку для него было не только
приятно, но и мучительно сладко.
— Ах, боже мой, боже мой! — заговорил он тонким певучим голосом, задыхаясь,
суетясь и своими телодвижениями мешая пассажирам вылезти из брички. — И такой сегодня
для меня счастливый день! Ах, да что я таперичка должен делать! Иван Иваныч! Отец
Христофор! Какой же хорошенький паничок сидит на козлах, накажи меня бог! Ах, боже ж
мой, да что же я стою на одном месте и не зову гостей в горницу? Пожалуйте, покорнейше
прошу… милости просим! Давайте мне все ваши вещи… Ах, боже мой!
Мойсей Мойсеич, шаря в бричке и помогая приезжим вылезать, вдруг обернулся назад
и закричал таким диким, придушенным голосом, как будто тонул и звал на помощь:
— Соломон! Соломон!
— Соломон! Соломон! — повторил в доме женский голос.
Дверь на блоке завизжала, и на пороге показался невысокий молодой еврей, рыжий, с
большим птичьим носом и с плешью среди жестких кудрявых волос; одет он был в короткий,
очень поношенный пиджак, с закругленными фалдами и с короткими рукавами, и в короткие
триковые брючки, отчего сам казался коротким и кургузым, как ощипанная птица. Это был
Соломон, брат Мойсея Мойсеича. Он молча, не здороваясь, а только как-то странно
улыбаясь, подошел к бричке.
— Иван Иваныч и отец Христофор приехали! — сказал ему Мойсей Мойсеич таким
тоном, как будто боялся, что тот ему не поверит. — Ай, вай, удивительное дело, такие
хорошие люди взяли да приехали! Ну, бери, Соломон, вещи! Пожалуйте, дорогие гости!
Немного погодя Кузьмичов, о. Христофор и Егорушка сидели уже в большой, мрачной
и пустой комнате за старым дубовым столом. Этот стол был почти одинок, так как в
большой комнате, кроме него, широкого дивана с дырявой клеенкой да трех стульев, не было
никакой другой мебели. Да и стулья не всякий решился бы назвать стульями. Это было
какое-то жалкое подобие мебели с отжившей свой век клеенкой и с неестественно сильно
загнутыми назад спинками, придававшими стульям большое сходство с детскими санями.
Трудно было понять, какое удобство имел в виду неведомый столяр, загибая так