Page 41 - Детство

еретица! Как только терпит тебя господь!
- Он поймёт,- уверенно отвечала бабушка. - Ему что ни говори - он разберёт...
- Чуваша проклятая! Эх вы-и...
Её бог был весь день с нею, она даже животным говорила о нём. Мне было ясно, чти
этому богу легко и покорно подчиняется всё: люди, собаки, птицы, пчёлы и травы; он ко всему
на земле был одинаково добр, одинаково близок.
Однажды балованный кот кабатчицы, хитрый сластёна и подхалим, дымчатый,
золотоглазый, любимец всего двора, притащил из сада скворца; бабушка отняла измученную
птицу и стала упрекать кота:
- Бога ты не боишься, злодей подлый!
Кабатчица и дворник посмеялись над этими словами, но бабушка гневно закричала на
них:
Думаете - скоты бога не понимают? Всякая тварь понимает это не хуже вас,
безжалостные...
Запрягая ожиревшего, унылого Шарапа, она беседовала с ним:
- Что ты скучен, богов работник, а? Старенький ты...
Конь вздыхал, мотая головою.
И всё-таки имя божие она произносила не так часто, как дед. Бабушкин бог был понятен
мне и не страшен, но пред ним нельзя было лгать, стыдно. Он вызывал у меня только
непобедимый стыд, и я никогда не лгал бабушке. Было просто невозможно скрыть что-либо от
этого доброго бога. и, кажется, даже не возникало желания скрывать.
Однажды кабатчица, поссорившись с дедом, изругала заодно с ним и бабушку, не
принимавшую участия в ссоре, изругала злобно и даже бросила в неё морковью.
- Ну, и дура вы, сударыня моя,- спокойно сказала ей бабушка, а я жестоко обиделся и
решил отомстить злодейке.
Я долго измышлял, чем бы уязвить больнее эту рыжую толстую женщину с двойным
подбородком и без глаз.
По наблюдениям моим над междоусобицами жителей я знал, что они, мстя друг другу за
обиды, рубят хвосты кошкам, травят собак, убивают петухов и кур или, забравшись ночью в
погреб врага, наливают керосин в кадки с капустой и огурцами, выпускают квас из бочек, но -
всё это мне не нравилось, нужно было придумать что-нибудь более внушительное и страшное.
Я придумал: подстерег, когда кабатчица спустилась в погреб, закрыл над ней творило,
запер его, сплясал на нём танец мести и, забросив ключ на крышу, стремглав прибежал в
кухню, где стряпала бабушка. Она не сразу поняла мой восторг, а поняв, нашлёпала меня, где
подобает, вытащила на двор и послала на крышу за ключом. Удивлённый её отношением, я
молча достал ключ и, убежав в угол двора, смотрел оттуда, как она освобождала пленную
кабатчицу и как обе они, дружелюбно посмеиваясь, идут по двору.
- Я-а тебя,- погрозила мне кабатчица пухлым кулаком, но её безглазое лицо добродушно
улыбалось. А бабушка взяла меня за шиворот, привела в кухню и спросила:
- Это ты зачем сделал?
- Она в тебя морковью кинула...
- Значит, это ты из-за меня? Так! Вот я тебя, брандахлыст, мышам в подпечек суну, ты и
очнёшься! Какой защитник - взгляньте на пузырь, а то сейчас лопнет! Вот скажу дедушке - он
те кожу-то спустит! Ступай на чердак, учи книгу...
Целый день она не разговаривала со мною, а вечером, прежде чем встать на молитву,
присела на постель и внушительно сказала памятные слова:
- Вот что, Лёнька, голуба душа, ты закажи себе это: в дела взрослых не путайся!
Взрослые - люди порченые; они богом испытаны, а ты ещё нет, и живи детским разумом. Жди,
когда господь твоего сердца коснётся, дело твоё тебе укажет, на тропу твою приведёт,- понял?
А кто в чём виноват - это дело не твоё. Господу судить и наказывать. Ему, а - не нам!
Она помолчала, понюхала табаку и, прищурив правый глаз, добавила:
- Да поди-ка и сам-от господь не всегда в силе понять, где чья вина...