Page 58 - Детство

Ко мне он относился ласково, говорил со мною добродушнее, чем с большими, и не
прятал глаз, но что-то не нравилось мне в нём. Угощая всех любимым вареньем, намазывал
мой ломоть хлеба гуще, привозил мне из города солодовые пряники, маковую сбойну и
беседовал со мною всегда серьёзно, тихонько.
- Как жить будем, сударик? В солдаты пойдёшь али в чиновники?
- В солдаты.
- Это - хорошо. Теперь и солдату не трудно стало. В попы тоже хорошо, покрикивай себе
- осподи помилуй,- да и вся недолгА! Попу даже легше, чем солдату, а ещё того легше -
рыбаку; ему вовсе никакой науки не надо - была бы привычка!..
Он забавно изображал, как ходят рыбы вокруг наживки, как бьются, попав на крючок,
окуни, голавли, лещи.
- Вот ты сердишься, когда тебя дедушко высекет,- утешительно говорил он.- Сердиться
тут, сударик, никак не надобно, это тебя для науки секут, и это сеченье - детское! А вот
госпожа моя Татьян Лексевна - ну, она секла знаменито! У неё для того нарочный человек
был, Христофором звали, такой мастак в деле своём, что его, бывало, соседи из других усадеб
к себе просят у барыни-графини: отпустите, сударыня Татьян Лексевна, Христофора дворню
посечь! И отпускала.
Он безобидно и подробно рассказывал, как барыня, в кисейном белом платье и
воздушном платочке небесного цвета, сидела на крылечке с колонками, в красном креслице, а
Христофор стегал перед нею баб и мужиков.
- И был, сударик, Христофор этот, хоша рязанской, ну вроде цыгана али хохла, усы у
него до ушей, а рожа - синяя, бороду брил. И не то он дурачок, не то притворялся, чтобы
лишнего не спрашивали. Бывало, в кухне нальёт воды в чашку, поймает муху, а то - таракана,
жука какого и - топит их прутиком, долго топит. А то - собственную серую изымет из-за
шиворота её топит...
Такие и подобные рассказы были уже хорошо знакомы мне, я много слышал их из уст
бабушки и деда. Разнообразные, они все странно схожи один с другим: в каждом мучили
человека, издевались над ним, гнали его. Мне надоели эти рассказы, слушать их не хотелось, и
я просил извозчика:
- Расскажи другое!
Он собирал все свои морщины ко рту, потом поднимал их до глаз и соглашался:
- Ладно, жадный,- другое. Вот был у нас повар...
- У кого?
- У графини Татьян Лексевны.
- Зачем ты её зовешь Татьян? Разве она мужчина?
Он смеялся тоненько.
- Конешно - барыня она, однако - были у ней усики. Чёрненькие,- она из чёрных немцев
родом, это народец вроде арапов. Так вот - повар: это, сударик, будет смешная история...
Смешная история заключалась в том, что повар испортил кулебяку и его заставили
съесть её всю сразу; он съел и захворал.
Я сердился:
- Это вовсе не смешно!
- А что смешно? Ну-ко, скажи!
- Я не знаю...
- Тогда - молчи!
Он снова плёл скучную паутину.
Иногда, по праздникам, приходили гости братья - печальный и ленивый Саша Михаилов,
аккуратный, всезнающий Саша Яковов. Однажды, путешествуя втроём по крышам построек,
мы увидали на дворе Бетленга барина в меховом зелёном сюртуке; сидя на куче дров у стены,
он играл со щенками; его маленькая, лысая, желтая голова была непокрыта. Кто-то из братьев
предложил украсть одного щенка, и тотчас составился остроумный план кражи; братья сейчас
же выйдут на улицу к воротам Бетленга, я испугаю барина, а когда он, в испуге, убежит, они