Page 62 - Детство

- Вовсе я не к тебе хожу, старый чёрт!
Длинной рукою своей он снова схватил меня и повёл по тротуару, спрашивая, точно
молотком колотя по голове моей:
- Твой дед дома?
На моё горе дед оказался дома; он встал пред грозным стариком, закинув голову,
высунув бородку вперёд, и торопливо говорил, глядя в глаза, тусклые и круглые, как
семишники:
- Мать у него - в отъезде, я человек занятой, глядеть за ним некому,уж вы простите,
полковник!
Полковник крякнул на весь дом, повернулся, как деревянный столб, и ушёл, а меня,
через некоторое время, выбросило на двор, в телегу дяди Петра.
- Опять нарвался, сударик? - спрашивал он, распрягая лошадь.- За что бит?
Когда я рассказал ему - за что, он вспыхнул и зашипел:
- А ты на што подружился с ними? Они - барчуки-змеёныши; вон как тебя за них! Ты
теперь сам их отдуй - чего глядеть!
Он шипел долго; обозлённый побоями, я сначала слушал его сочувственно, но его
плетёное лицо дрожало всё неприятней и напомнило мне, что мальчиков тоже побьют и что
они предо мной неповинны.
- Их бить - не нужно, они хорошие, а ты врешь всё,- сказал я.
Он поглядел на меня и неожиданно крикнул:
- Пошёл прочь с телеги!
- Дурак ты! - крикнул я, соскочив на землю.
Он стал бегать за мною по двору, безуспешно пытаясь поймать, бегал и неестественно
кричал:
- Дурак я? Вру я? Так я ж тебя...
На крыльцо кухни вышла бабушка, я сунулся к ней, а он начал жаловаться:
- Никакого житья нет мне от парнишки! Я его до пяти раз старше, а он меня - по матушке
и всяко... и вралём...
Когда в глаза мне лгали, я терялся и глупел от удивления; потерялся и в эту минуту, но
бабушка твёрдо сказала:
- Ну, это ты, Пётр, и впрямь врешь,- зазорно он тебя не ругал!
Дедушка поверил бы извозчику.
С того дня у нас возникла молчаливая, злая война: он старался будто нечаянно толкнуть
меня, задеть вожжами, выпускал моих птиц, однажды стравил их кошке и по всякому поводу
жаловался на меня деду, всегда привирая, а мне всё чаще казалось, что он такой же
мальчишка, как я, только наряжен стариком. Я расплетал ему лапти, незаметно раскручивал ч
надрывал оборы, и они рвались, когда Пётр обувался; однажды насыпал в шапку ему перцу,
заставив целый час чихать, вообще старался, по мере сил и разумения, не остаться в долгу у
него. По праздникам он целые дни зорко следил за мною и не однажды ловил меня на
запрещённом - на сношениях с барчуками; ловил и шёл ябедничать к деду.
Знакомство с барчуками продолжалось, становясь всё приятней для меня. В маленьком
закоулке, между стеною дедова дома и забором Овсянникова, росли вяз, липа и густой куст
бузины; под этим кустом я прорезал в заборе полукруглое отверстие, братья поочерёдно или
по двое подходили к нему, и мы беседовали тихонько, сидя на корточках или стоя на коленях.
Кто-нибудь из них всегда следил, как бы полковник не застал нас врасплох.
Они рассказывали о своей скучной жизни, и слышать это мне было очень печально;
говорили о том, как живут наловленные мною птицы, о многом детском, но никогда ни слова
не было сказано ими о мачехе и отце,- по крайней мере я этого не помню.
Чаще же они просто предлагали мне рассказать сказку; я добросовестно повторял
бабушкины истории, а если забывал что-нибудь, то просил их подождать, бежал к бабушке и
спрашивал её о забытом. Это всегда было приятно ей.
Я много рассказывал им и про бабушку; старший мальчик сказал однажды, вздохнув