Page 83 - Детство

стал.
- Ну, вот и пришли они, мать с отцом, во святой день, в прощёное воскресенье, большие
оба, гладкие, чистые; встал Максим-то против дедушка а дед ему по плечо,- встал и говорит:
"Не думай, бога ради, Василий Васильевич, что пришёл я к тебе по приданое, нет, пришёл я
отцу жены моей честь воздать". Дедушке это понравилось, усмехается он: "Ах ты, говорит,
орясина, разбойник! Ну, говорит, будет баловать, живите со мной!" Нахмурился Максим: уж
это, дескать, как Варя хочет, а мне всё равно! И сразу началось у них зуб за зуб - никак не
сладятся! Уж я отцу-то твоему и мигаю и ногой его под столом - нет, он всё своё! Хороши у
него глаза были: весёлые, чистые, а брови - тёмные, бывало, сведёт он их, глаза-то спрячутся,
лицо станет каменное, упрямое, и уж никого он не слушает, только меня; я его любила куда
больше, чем родных детей, а он знал это и тоже любил меня! Прижмётся, бывало, ко мне,
обнимет, а то схватит на руки, таскает по горнице и говорит: "Ты, говорит, настоящая мне
мать, как земля, я тебя больше Варвары люблю!" А мать твоя, в ту пору, развесёлая была
озорница - бросится на него, кричит: "Как ты можешь такие слова говорить, пермяк солёны
уши?" И возимся, играем трое; хорошо жили мы, голубА душа! Плясал он тоже редкостно,
песни знал хорошие - у слепых перенял, а слепые лучше нет певцов!
- Поселились они с матерью во флигеле, в саду, там и родился ты, как раз в полдень -
отец обедать идёт, а ты ему встречу. То-то радовался он, то-то бесновался, а уж мать - замаял
просто, дурачок, будто и невесть какое трудное дело ребёнка родить! Посадил меня на плечо
себе и понёс через весь двор к дедушке докладывать ему, что ещё внук явился,- дедушко даже
смеяться стал: "Экой, говорит, леший ты, Максим!"
- А дядья твои не любили его,- вина он не пил, на язык дерзок был и горазд на всякие
выдумки,- горько они ему отрыгнулись! Как-то о великом посте заиграл ветер, и вдруг по
всему дому запело, загудело страшно - все обомлели, что за наваждение? Дедушко совсем
струхнул, велел везде лампадки зажечь, бегает, кричит: "Молебен надо отслужить!" И вдруг
всё прекратилось; ещё хуже испугались все. Дядя Яков догадался: "Это, говорит, наверное,
Максимом сделано!" После он сам сказал, что наставил в слуховом окне бутылок разных да
склянок,- ветер в горлышки дует, а они и гудут, всякая по-своему. Дед погрозил ему: "Как бы
эти шутки опять в Сибирь тебя не воротили, Максим!"
- Один год сильно морозен был, и стали в город заходить волки с поля, то собаку
зарежут, то лошадь испугают, пьяного караульщика заели, много суматохи было от них! А
отец твой возьмёт ружьё, лыжи наденет да ночью в поле, глядишь - волка притащит, а то и
двух. Шкуры снимет, головы вышелушит, вставит стеклянные глаза - хорошо выходило! Вот и
пошёл дядя Михайло в сени за нужным делом, вдруг - бежит назад, волосы дыбом, глаза
выкатились, горло перехвачено - ничего не может сказать. Штаны у него свалились, запутался
он в них, упал, шепчет - волк! Все схватили кто что успел, бросились в сени с огнём,- глядят, а
из рундука и впрямь волк голову высунул! Его бить, его стрелять, а он - хоть бы что!
Пригляделись - одна шкура да пустая голова, а передние ноги гвоздями прибиты к рундуку!
Дед тогда сильно - горячо рассердился на Максима. А тут ещё Яков стал шутки эти
перенимать: Максим-то склеит из картона будто голову - нос, глаза, рот сделает, пакли
налепит заместо волос, а потом идут с Яковом по улице и рожи эти страшные в окна суют -
люди, конечно, бояться, кричат. А по ночам - в простынях пойдут, попа напугали, он бросился
на будку, а будочник, тоже испугавшись, давай караул кричать. Много они эдак-то
куролесили, и никак не унять их; уж и я говорила - бросьте, и Варя тоже,- нет, не унимаются!
Смеётся Максим-то: "Больно уж, говорит, забавно глядеть, как люди от пустяка в страхе бегут
сломя голову!" Поди говори с ним...
- И отдалось всё это ему чуть не гибелью: дядя-то Михайло весь в дедушку - обидчивый,
злопамятный, и задумал он извести отца твоего. Вот, шли они в начале зимы из гостей,
четверо: Максим, дядья да дьячок один его расстригли после, он извозчика до смерти забил.
Шли с Ямской улицы и заманили Максима-то на Дюков пруд, будто покататься по льду, на
ногах, как мальчишки катаются, заманили да и столкнули его в прорубь,- я тебе рассказывала
это...