Page 84 - Детство

- Отчего дядья злые?
- Они - не злые,- спокойно говорит бабушка, нюхая табак. - Они просто глупые!
Мишка-то хитёр, да глуп, а Яков так себе, блаженный муж... Ну, столкнули они его в воду-то,
он вынырнул, схватился руками за край проруби, а они его давай бить по рукам, все пальцы
ему растоптали каблуками. Счастье его - был он трезвый, а они - пьяные, он как-то, с божьей
помощью, вытянулся подо льдом-то, держится вверх лицом посередь проруби, дышит, а они
не могут достать его, покидали некоторое время в голову-то ему ледяшками и ушли - дескать,
сам потонет! А он вылез, да бегом, да в полицию - полиция тут же, знаешь, на площади.
Квартальный знал его и всю нашу семью, спрашивает: как это случилось?
Бабушка крестится и благодарно говорит:
- Упокой, господи, Максима Савватеича с праведными твоими, стоит он того! Скрыл
ведь он от полиции дело-то! "Это, говорит, сам я, будучи выпивши, забрёл на пруд да и
свернулся в прорубь". Квартальный говорит: "Неправда, ты непьющий!" Долго ли, коротко ли,
растёрли его в полиции вином, одели в сухое, окутали тулупом, привезли домой, и сам
квартальный с ним и ещё двое. А Яшка-то с Мишкой ещё не поспели воротиться, по трактирам
ходят, отца-мать славят. Глядим мы с матерью на Максима, а он не похож на себя, багровый
весь, пальцы разбиты, кровью сочатся, на висках будто снег, а не тает - поседели височки-то!
Варвара - криком кричит: "Что с тобой сделали?" Квартальный принюхивается ко всем,
выспрашивает, а моё сердце чует - ох, нехорошо! Я Варю-то натравила на квартального, а сама
тихонько пытаю Максимушку - что сделалось? "Встречайте, шепчет он, Якова с Михайлой
первая, научите их говорили бы, что разошлись со мной на Ямской, сами они пошли до
Покровки, а я, дескать, в Прядильный проулок свернул! Не спутайте, а то беда будет от
полиции!" Я - к дедушке: "Иди, заговаривай кварташку, а я сыновей ждать за ворота", и
рассказала ему, какое зло вышло. Одевается он, дрожит, бормочет: "Так я и знал, того я и
ждал!" Врёт всё, ничего не знал! Ну, встретила я деток ладонями по рожам - Мишка-то со
страху сразу трезвый стал, а Яшенька, милый, и лыка не вяжет, однако бормочет: "Знать
ничего не знаю; это всё Михайло, он старшой!" Успокоили мы квартального кое-как -
хороший он был господин! "Ох, говорит, глядите, коли случится у вас что худое, я буду знать,
чья вина!" С тем и ушёл. А дед подошёл к Максиму-то и говорит: "Ну, спасибо тебе, другой бы
на твоем месте так не сделал, я это понимаю! И тебе, дочь, спасибо, что доброго человека в
отцов дом привела!" Он ведь, дедушко-то, когда хотел, так хорошо говорил, это уж после, по
глупости, стал на замок сердце-то запирать. Остались мы втроём, заплакал Максим Савватеич
и словно бредить стал: "За что они меня, что худого сделал я для них? Мама - за что?" Он меня
не мамашей, а мамой звал, как маленький, да он и был, по характеру-то, вроде ребёнка. "За
что?" - спрашивает. Я - реву, что мне больше осталось? Мои дети-то, жалко их! Мать твоя все
пуговицы на кофте оборвала, сидит растрёпана, как после драки, рычит: "Уедем, Максим!
Братья нам враги, боюсь их, уедем!" Я уж на неё цыкнула: "Не бросай в печь сору, и без того
угар в доме!" Тут дедушко дураков этих прислал прощенья просить, наскочила она на Мишку,
хлысь его по щеке - вот те и прощенье! А отец жалуется: "Как это вы, братцы? Ведь вы калекой
могли оставить меня, какой я работник без рук-то?" Ну, помирились кое-как. Похворал
отец-то, недель семь валялся и нет-нет да скажет: "Эх, мама, едем с нами в другие города -
скушновато здесь!" Скоро и вышло ему ехать в Астрахань; ждали туда летом царя, а отцу
твоему было поручено триумфальные ворота строить. С первым пароходом поплыли они; как
с душой рассталась я с ними, он тоже печален был и всё уговаривал меня - ехала бы я в
Астрахань-то. А Варвара радовалась, даже не хотела скрыть радость свою, бесстыдница... Так
и уехали. Вот те и - всё...
Она выпила глоток водки, понюхала табаку и сказала, задумчиво поглядывая в окно на
сизое небо:
- Да, были мы с отцом твоим крови не родной, а души - одной...
Иногда, во время её рассказа, входил дед, поднимал кверху лицо хорька, нюхал острым
носом воздух, подозрительно оглядывал бабушку, слушал её речь и бормотал:
- Ври, ври...