Page 95 - Детство
P. 95

- Тебе - который год? Только-о? Какой ты, брат, длинный, а? Под дождями часто стоял,
               а?
                     Положив  на  стол  сухонькую  руку,  с  большими  острыми  ногтями,  забрав  в  пальцы
               непышную бородку, он уставился в лицо мне добрыми глазами, предложив:
                     - Ну-ко, расскажи мне из священной истории, что тебе нравится?
                     Когда я сказал, что у меня нет книги и я не учу священную историю, он поправил клобук
               и спросил:
                     - Как же это? Ведь это надобно учить! А может, что-нибудь знаешь, слыхал? Псалтырь
               знаешь? Это хорошо! И молитвы? Ну, вот видишь! Да ещё и жития? Стихами? Да ты у меня
               знающий...
                     Явился наш поп, красный, запыхавшийся, епископ благословил его, но когда поп стал
               говорить про меня, он поднял руку, сказав:
                     - Позвольте, минутку... Ну-ко, расскажи про Алексея человека божия...
                     - Прехорошие стихи, брат, а? - сказал он, когда я приостановился, забыв какой-то стих.-
               А ещё что-нибудь?.. Про царя Давида? Очень послушаю!
                     Я видел, что он действительно слушает и ему нравятся стихи, он спрашивал меня долго,
               потом вдруг остановил, осведомляясь, быстро:
                     -  По  Псалтырю  учился?  Кто  учил?  Добрый  дедушка-то?  Злой?  Неужто?  А  ты  очень
               озорничаешь?
                     Я замялся, но сказал - да. Учитель с попом многословно подтвердили моё сознание, он
               слушал их, опустив глаза, потом сказал, вздохнув:
                     - Вот что про тебя говорят - слыхал? Ну-ко, подойди!
                     Положив  на  голову  мне  руку,  от  которой  исходил  запах  кипарисового  дерева,  он
               спросил:
                     - Чего же это ты озорничаешь?
                     - Скушно очень учиться.
                     - Скучно? Это, брат, неверно что-то. Было бы скучно учиться - учился бы ты плохо, а вот
               учителя свидетельствуют, что хорошо ты учишься. Значит, есть что-то другое.
                     Вынув маленькую книжку из-за пазухи, он записал:
                     - ПешкОв Алексей. Так. А ты всё-таки сдерживался бы, брат, не озорничал бы много-то!
               Немножко можно, а уж много-то досадно людям бывает! Так ли я говорю, дети?
                     Множество голосов весело ответили:
                     - Так.
                     - Вы сами то ведь не много озорничаете?
                     Мальчишки, ухмыляясь, заговорили:
                     - Нет. Тоже много! Много!
                     Епископ отклонился на спинку стула, прижал меня к себе и удивлённо сказал, так, что
               все - даже учитель с попом - засмеялись:
                     - Экое дело, братцы мои, ведь и я тоже в ваши-то годы великим озорником был! Отчего
               бы это, братцы?
                     Дети смеялись, он расспрашивал их, ловко путая всех, заставляя возражать друг другу, и
               всё усугублял весёлость. Наконец встал и сказал:
                     - Хорошо с вами, озорники, да пора ехать мне!
                     Поднял руку, смахнув рукав к плечу, и, крестя всех широкими взмахами, благословил:
                     - Во имя отца и сына и святаго духа, благословляю вас на добрые труды! Прощайте.
                     Все закричали:
                     - Прощайте, владыко! Опять приезжайте.
                     Кивая клобуком, он говорил:
                     - Я - приеду, приеду! Я вам книжек привезу!
                     И сказал учителю, выплывая из класса:
                     - Отпустите-ка их домой!
                     Он вывел меня за руку в сени и там сказал тихонько, наклонясь ко мне:
   90   91   92   93   94   95   96   97   98   99   100