Page 25 - Дикая собака Динго,или Повесть о первой любви

Таня пошла и села на свое место за стол.
В доме уже обедали, и на столе стояла полная миска пельменей.
– Таня! – радостно закричал отец. – Ты пришла? А Коля сказал, что ты не придешь
сегодня. Вот так славно. Ешь хорошенько. Тетя Надя сделала сегодня для тебя пельмени.
Посмотри, как Коля их ловко слепил.
«Вот как, – подумала Таня, – он и это умеет делать!»
Она упорно смотрела на отца, на стену, на дружеские руки Надежды Петровны,
протягивавшие ей то хлеб, то мясо, а на Колю взглянуть не могла.
Она сидела, низко склонившись над столом.
Коля тоже сидел на своем месте согнувшись, вобрав голову в плечи. Однако губы его
морщились от усмешки.
– Папа, – сказал он, – зачем ты рассказал Тане, что я слепил эти пельмени? Теперь она и
вовсе не будет есть.
– Вы разве ссоритесь? – спросил с тревогой отец.
– Что ты, папа! – ответил Коля. – Мы никогда не ссоримся. Ты же сам говорил, что мы
должны быть друзьями.
– Ну то-то! – сказал отец.
А Коля, перегнувшись через стол к Тане, произнес шепотом:
– Кто же это говорил мне, что сегодня не придет обедать?
Таня ответила ему громко:
– Я вовсе не пришла обедать. Я не хочу есть. Нет, нет, я нисколько не хочу есть! – громко
повторила она отцу и жене его, которые разом заговорили с ней.
– Как же ты не хочешь есть? – растерянно спросил отец еще раз. – А пельмени?
– Нет, спасибо, я уже пообедала с мамой.
– Не предлагай ей, папа, в третий раз, – сказал насмешливо Коля, – она все равно не
будет есть.
– Что же, – с сожалением заметил отец, – не хочет – не будет. А напрасно: пельмени
такие вкусные!
О, конечно, они чертовски вкусны, эти кусочки вареного теста, набитые розовым мясом,
которые эти глупцы поливают уксусом. Разве поливают их уксусом, безумные люди! Их едят
с молоком и посыпают сверху перцем и глотают, точно волшебный огонь, мгновенно
оживляющий кровь.
Мысли Тани проносились в мозгу подобно маленьким вихрям, хотя сама она строго
глядела на свою тарелку, где уже остывали пельмени. И голова ее тихо кружилась, потому что
дома она не ела и потому что у нее были здоровые плечи, и крепкие руки, и крепкие ноги,
только сердце ее не знало, что же ему нужно. И вот пришла она сюда, как слепая, в этот дом, и
ничего не видит, ничего не слышит, кроме ударов своей крови.
Может быть, спор о науках успокоит ее.
– Папа, – сказала вдруг Таня, – а верно, что селедки в море соленые? Так говорил мне
Коля. Он вовсе не признает зоологии.
– Что такое? Не понимаю, – спросил отец.
Коля перестал есть. Он вытер губы и провел рукой по своему лицу, выражавшему
крайнее изумление. Он никогда этого не говорил. Однако изумление его быстро исчезло, как
только он вспомнил, что еще утром решил ничему не удивляться – ни тому, что сделает, ни
тому, что скажет Таня.
И через мгновение он снова спокойно и неподвижно смотрел на Таню чистыми глазами,
в которых как будто с глубокого дна поднималась тихая усмешка.
– Да, не признаю, – сказал он. – Что это за наука: у кошки четыре ноги и хвост.
Лоб и щеки Тани побагровели. Она отлично знала, о какой кошке он говорит.
– А что же ты любишь? – спросила она.
– Математику люблю… Если две окружности имеют общую точку, то… Литературу
люблю, – добавил он, – это наука нежная.