Page 50 - Дикая собака Динго,или Повесть о первой любви

Меж тем навстречу ей, окруженные той же метелью, двигались на лыжах пограничники.
Они шли густой цепью, раскинутой далеко по реке. В руках у каждого была длинная веревка,
конец которой держал другой. Так были они соединены все до одного и ничего не боялись в
мире. Такая же мгла, такие же торосы, такие же высокие сугробы, катившиеся вперед и назад,
вставали перед ними, как и перед Таней. Но стрелки легко сбегали с них и легко взбирались,
не тратя напрасно дыхания. А если ветер был очень силен, они гнулись к земле, будто стараясь
под ним проскользнуть.
Так приближались они к тому месту, где находилась Таня. Но и в двух шагах ее не было
видно. По-прежнему одинокой казалась среди вьюги и эта девочка с лицом, обледенелым от
пота, держащая на руках своего ослабевшего друга. Она еще двигалась вперед, но и у нее уже
не было сил. Она шаталась от каждого порыва ветра, падала, снова вставала, протягивая
вперед только одну свободную руку. И вдруг почувствовала под своим локтем веревку. Она
судорожно вцепилась в нее. Это могла быть и веревка от баржи, вмерзшей поблизости в лед.
Но все же, перебирая рукой по канату, Таня закричала:
– Кто тут, помогите!
И неожиданно коснулась шинели отца.
Во мгле, без всяких видимых признаков, не глазами, ослепленными снегом, не пальцами,
помертвевшими от стужи, но своим теплым сердцем, так долго искавшим в целом мире отца,
почувствовала она его близость, узнала его здесь, в холодной, угрожающей смертью пустыне,
в полной тьме.
– Папа, папа! – закричала она.
– Я здесь! – ответил он ей.
И лицо ее, искаженное страданием и усталостью, покрылось слезами.
– Он жив, – сказала она, толкая Колю к отцу, и сама, вся содрогаясь от громкого плача,
припала лбом к его коленям.
Он присел на корточки и, сорвав с себя шинель, укутал прижавшихся к нему детей.
Что с ним? Он тоже плакал, и лицо его, искаженное страданием, как у Тани, было
совершенно мокро. Но, впрочем, это мог быть и снег, растаявший от дыхания под его теплым
шлемом.
– Филька… Филька прибежал к нам, – сказал отец.
– Филька, Филька! – повторила громко Таня, хотя Фильки не было здесь.
Минуту-две они оставались без движения. Снег наползал на них все выше.
Отец сильно дернул за веревку. Справа и слева стали появляться красноармейцы, не
выпуская из рук бечевы. Они, как белые клубы снега, возникали из вьюги и останавливались
подле детей.
Последним подошел красноармеец Фролов. Он был весь укутан метелью. Ружье его
висело за плечами, а лицо было в снегу.
– Нашли! – сказал он. – Я говорил, что найдем. Без того невозможно.
Красноармейцы тесным кругом окружили детей и полковника, и вся толпа двинулась
среди вьюги назад.
А из крепости раздался еще один выстрел.

XVI

Давным-давно прошел тот день, когда Таня так храбро билась со мглой и с облаками
холодной вьюги за свою живую душу, которую в конце концов без всякой дороги отец нашел
и согрел своими руками.
Ветер наутро повернул и остановился надолго. Тихо стало на реке, и над горами было
тихо – над всем миром Тани. Ветер сдул с кедров и елей снег: леса потемнели. И взгляд Тани,
опираясь теперь на них, спокойно стоял на одном месте, не ища ничего другого.
Коля только слегка поморозил себе уши и щеки.
Таня с Филькой каждый день навещали его в доме отца, нередко оставаясь обедать.