Page 47 - Дикая собака Динго,или Повесть о первой любви

тащил их по улице, пугаясь прохожих. И ветер бросал его в снег. Ему, наверно, было тяжело
тащить. А все напрасно: ей теперь не нужны коньки.
– Что же мне делать? – сказала она. – И мамы нет дома. Нет никого, кроме Тигра. Но,
если ты не можешь ходить, я на руках отнесу тебя до рыбацких домов. А здесь оставаться
нельзя. Ты не знаешь наших буранов.
– Я не боюсь ваших буранов, – ответил упрямо Коля. – А если ты думаешь, что я
испугался вашей глубокой реки и не вошел тогда в воду за этим несчастным котенком, – твое
дело. Думай как хочешь. Уходи, если ты боишься.
– Нет, – сказала Таня, – я не бурана боюсь, я боюсь за тебя. Я знаю, что это опасно, и
останусь здесь с тобой.
Она села на снег подле Коли. Она смотрела на него с нежностью, которую больше не
хотела скрывать. И лицо ее выражало тревогу.
Он опустил голову.
– Я должен быть дома, – сказал он. – Я дал слово отцу. Ведь он не знает, где я.
– Что же мне делать? – повторила Таня.
Она отвела глаза от Коли и в раздумье поглядела на Тигра, крупной дрожью дрожавшего
на летучем снегу, потом вскочила на ноги, более веселая, чем прежде.
Небо сползало с гор, расстилаясь, как дым, по ущельям. И черная даль была близка,
стояла за скалами рядом. А все же самый страшный ветер еще не вышел из-за песчаной косы,
где были разбросаны камни. И снег еще не падал сверху. Буран надвигался медленно.
– У нас есть время, – сказала Таня. – У Фильки собаки, а я правлю нартой отлично. Я
пригоню их сюда. Мы можем успеть. Подожди меня тут, и я отвезу тебя домой к отцу. Только
не бойся. С тобою останется собака. Она не уйдет.
Таня посадила Тигра на сугроб и дала ему лизнуть свою руку. Он остался на месте, глядя
со страхом на север, где буря уже приводила в движение снег и колыхала леса на горах.
Таня взбежала на берег.
Наклонив лицо и рассекая ветер телом, она пробежала по улице, уставленной высокими
сугробами. Все ворота были уже закрыты. Одни лишь ворота Фильки стояли раскрытые
настежь. Только что он приехал с отцом на собаках. Он стоял на крыльце, очищая свои лыжи
от снега, и, увидев вдруг рядом Таню, дышавшую громко, в изумлении отступил перед ней. А
собаки лежали у ворот на дворе, запряженные в нарту, – их еще не успели распрячь. И каюр –
длинная палка из ясеня – был воткнут в снег рядом с ними.
Таня схватила каюр и упала на нарту.
– Что ты делаешь, Таня! – крикнул в испуге Филька. – Берегись, они злые.
– Молчи, – сказала Таня, – молчи, милый Филька! Мне надо скорее отвезти к отцу Колю.
Он вывихнул себе ногу на катке. Я сейчас пригоню твою нарту. По реке это близко.
Она взмахнула каюром, крикнула на собак по-нанайски, и собаки вынесли ее из ворот.
Пока Филька успел соскочить с крыльца и надеть на ноги лыжи, нарта была уже далеко.
Но все же он бежал вслед за Таней и кричал изо всех своих сил:
– Буран, буран! Куда ты? Подожди меня!
Но Таня уже не слышала его криков.
Она сидела на нарте верхом, как настоящий охотник. Она правила отлично, держа
наготове каюр. И странно, собаки слушались Таню, хотя голос ее был им незнаком.
Филька остановился. Ветер ударил его по плечам и заставил присесть на лыжи. Но он не
повернул назад.
Он посидел немного на лыжах, размышляя о том, что видел, о ветре, о Тане и о себе
самом. И, решив, что все хорошее должно иметь хорошее направление, а не дурное, поворотил
внезапно от дома и, свернув на дорогу, ведущую в крепость через лес, побежал по ней прямо
против бури.
А пока он бежал, собаки его дружно вывезли Таню на лед. Она затормозила нарту возле
Коли, с силой воткнув меж полозьями длинный каюр. И тотчас же собаки легли, нисколько не
ссорясь друг с другом.