Page 24 - Дни и ночи

трудом узнал его - таким тот был небритым и вдруг странно повзрослевшим. Глядя на
Масленникова, Сабуров подумал, что, наверное, он и сам переменился за эти дни. Он очень
устал, не столько от постоянного чувства опасности, сколько от той ответственности,
которая легла на его плечи. Он не знал, что происходило южнее и севернее, хотя, судя по
канонаде, кругом повсюду шел бой,- но одно он твердо знал и еще тверже чувствовал: эти
три дома, разломанные окна, разбитые квартиры, он, его солдаты, убитые и живые, женщина
с тремя детьми в подвале - все это, вместе взятое, была Россия, и он, Сабуров, защищал ее.
Если он умрет или сдастся, то этот кусочек перестанет быть Россией и станет немецкой
землей, а этого он не мог себе представить.
Всю четвертую, последнюю, ночь слева и справа гремела отчаянная канонада. На двор
и прямо в дома залетали снаряды, и немецкие и наши, и к утру наши, пожалуй, даже чаще,
чем немецкие. Сабуров сначала не верил, потом верил, потом опять не верил и только уже к
рассвету подумал, что иначе не может быть и что к нему пробиваются свои.
С рассветом во двор левого крайнего дома ворвались наши автоматчики, потные,
грязные, яростные. Они гнались за немцами, им казалось, что и здесь тоже немцы. Было
трудно, почти невозможно удержать их и не дать им бежать дальше по этим коридорам и
подвалам дома в поисках немцев.
Одним из первых, кого увидел и обнял Сабуров, был Бабченко, такой надоедный,
грубый и придирчивый, такой усталый, обросший, долгожданный Бабченко, с повешенным
на шею автоматом, с руками и коленками, измазанными в грязи и известке.
- Я ж тебе обещал по телефону, что скоро приду,- сказал, почти крикнул Бабченко.
Все еще непривычно улыбаясь, Бабченко два раза пересек комнату, сел за стол и
наконец, вернув своему лицу обычное скучное и недовольное выражение, спросил прежним
своим тоном:
- Сколько потерь?
- Пятьдесят три убитых, сто сорок пять раненых,- ответил Сабуров.
- Не бережешь людей,- сказал Бабченко,- не бережешь, мало бережешь. А так ничего,
держался хорошо. Скажи, чтобы мне воды дали.
Сабуров повернулся к Пете и сказал насчет воды, но когда он обернулся снова, то
оказалось, что вода подполковнику уже не нужна: привалившись на край стола и уронив
голову на неловко торчавший из-под руки диск автомата, он спал. Наверное, он не спал все
эти дни, так же как и Сабуров. Сабуров подумал об этом и вдруг, вспомнив о себе и обо всех
этих четырех днях, почувствовал ломившую кости усталость. Чтобы не свалиться у стола,
так же как Бабченко, он встал, прислонившись к стене, и с трудом вытащил из кармана свои
большие часы. На них было 9.15 - прошло ровно четверо суток и семь часов с тех пор, как
он, подсаженный Петей через проломанное окно, вслед за брошенной гранатой вскочил в
этот дом.
VI
К тем четырем суткам боев, которые Сабуров отсчитал в счастливую минуту
соединения с Бабченко, с удивительной быстротой прибавилось еще четверо суток,
наполненных визгом пикировщиков, ударами снарядов и сухой автоматной трескотней
немецких атак. Только на девятые сутки наступило какое-то подобие затишья.
Сабуров лег вскоре после наступления темноты, но через три часа его разбудил звонок.
Бабченко, не любивший, чтобы подчиненные спали тогда, когда он сам не спит, потребовал у
дежурного, чтобы тот разбудил Сабурова.
Сабуров встал с дивана и подошел к телефону.
- Спите? - глухим, далеким голосом спросил в телефон Бабченко.
- Да.
- Спите, а у вас все в порядке?
- Все в порядке,- ответил Сабуров, чувствуя, что с каждой секундой этого злившего его
разговора с него все больше соскакивает сон.
- Меры на случай ночной атаки приняли?