Page 7 - Фотография на которой меня нет

подоконнике, поочередно писали палочки. Счету учились на спичках и палочках,
собственноручно выструганных из лучины.
Кстати говоря, дом, приспособленный под школу, был рублен моим прадедом, Яковом
Максимовичем, и начинал я учиться в родном доме прадеда и деда Павла. Родился я, правда,
не в доме, а в бане. Для этого тайного дела места в нем не нашлось. Но из бани-то меня
принесли в узелке сюда, в этот дом. Как и что в нем было — не помню. Помню лишь отголоски
той жизни: дым, шум, многолюдье и руки, руки, поднимающие и подбрасывающие меня к
потолку. Ружье на стене, как будто к ковру прибитое. Оно внушало почтительный страх. Белая
тряпка на лице деда Павла. Осколок малахитового камня, сверкающего на изломе, будто
весенняя льдина. Возле зеркала фарфоровая пудреница, бритва в коробочке, папин флакон с
одеколоном, мамина гребенка. Санки помню, подаренные старшим братом бабушки Марьи,
которая была одних лет с моей мамой, хотя и приходилась ей свекровью. Замечательные,
круто выгнутые санки с отводинами — полное подобие настоящих конских саней. На тех
санках мне не разрешалось кататься из-за малости лет с горы, но мне хотелось кататься, и
кто-нибудь из взрослых, чаще всего прадед или кто посвободней, садили меня в санки и
волочили по полу сенок или по двору.
Папа мой отселился в зимовье, крытое занозистой, неровной дранью, отчего крыша при
больших дождях протекала. Знаю по рассказам бабушки и, кажется, помню, как радовалась
мама отделению от семьи свекра и обретению хозяйственной самостоятельности, пусть и в
тесном, но в «своем углу». Она все зимовье прибрала, перемыла, бессчетно белила и
подбеливала печку. Папа грозился сделать в зимовье перегородку и вместо козырька-навеса
сотворить настоящие сенки, но так и не исполнил своего намерения.
Когда выселили из дома деда Павла с семьей — не знаю, но как выселяли других, точнее,
выгоняли семьи на улицу из собственных домов — помню я, помнят все старые люди.
Раскулаченных и подкулачников выкинули вон глухой осенью, стало быть, в самую
подходящую для гибели пору. И будь тогдашние времена похожими на нынешние, все семьи
тут же и примерли бы. Но родство и землячество тогда большой силой были, родственники
дальние, близкие, соседи, кумовья и сватовья, страшась угроз и наветов, все же подобрали
детей, в первую голову грудных, затем из бань, стаек, амбаров и чердаков собрали матерей,
беременных женщин, стариков, больных людей, за ними «незаметно» и всех остальных
разобрали по домам.
Днем «бывшие» обретались по тем же баням и пристройкам, на ночь проникали в избы,
спали на разбросанных попонах, на половиках, под шубами, старыми одеялишками и на
всякой бросовой рямнине. Спали вповалку, не раздеваясь, все время готовые на вызов и
выселение.
Прошел месяц, другой. Пришла глухая зима, «ликвидаторы», радуясь классовой победе,
гуляли, веселились и как будто забыли об обездоленных людях. Тем надо было жить, мыться,
рожать, лечиться, кормиться. Они прилепились к пригревшим их семьям либо прорубили окна
в стайках, утеплили и отремонтировали давно заброшенные зимовья иль времянки,
срубленные для летней кухни.
Картошка, овощь, соленая капуста, огурцы, бочки с грибами оставались в подвалах
покинутых подворий. Их нещадно и безнаказанно зорили лихие людишки, шпана разная, не
ценящая чужого добра и труда, оставляя открытыми крышки погребов и подвалов.
Выселенные женщины, ночной порой ходившие в погреба, причитали о погибшем добре,
молили Бога о спасении одних и наказании других. Но в те годы Бог был занят чем-то другим,
более важным, и от русской деревни отвернулся. Часть кулацких пустующих домов —
нижний конец села весь почти пустовал, тогда как верхний жил справнее, но «задарили,
запоили» верховские активистов — шел шепот по деревне, а я думаю, что
активистам-ликвидаторам просто ловчее было зорить тех, кто поближе, чтоб далеко не
ходить, верхний конец села держать «в резерве». Словом, живучий элемент начал занимать
свои пустующие избы или жилье пролетарьев и активистов, переселившихся и покинутые
дома, занимали и быстро приводили их в божеский вид. Крытые как попало и чем попало