Page 59 - Голова профессора Доуэля

Он так хорошо разыграл свою роль, что Лоран недоумевала, действительно ли Доуэль
только симулирует сумасшествие. Но надежда уже закралась в её душу. Что молодой
человек был сыном профессора Доуэля, она не сомневалась. Сходство с его отцом бросалось
теперь в глаза, хотя серый больничный халат и небритое лицо значительно «обезличивали»
Доуэля. И потом он узнал её по портрету. Очевидно, он был у её матери. Всё это было
похоже на правду. Так или иначе Лоран решила в эту ночь не раздеваться и ожидать своего
неожиданного спасителя.
Надежда на спасение окрылила её, придала ей новые силы. Она вдруг как будто
проснулась после страшного кошмара. Даже назойливая песня стала звучать тише, уходить
вдаль, растворяться в воздухе. Лоран глубоко вздохнула, как человек, выпущенный на
свежий воздух из мрачного подземелья. Жажда жизни вдруг вспыхнула в ней с небывалой
силой. Она хотела смеяться от радости. Но теперь, более чем когда-либо, ей необходимо
было соблюдать осторожность.
Когда гонг прозвонил к завтраку, она постаралась сделать унылое лицо — обычное
выражение в последнее время — и направилась к дому.
Возле входной двери, как всегда, стоял доктор Равино. Он следил за больными, как
тюремщик за арестантами, возвращающимися с прогулки в свои камеры. От его взгляда не
ускользала ни одна мелочь: ни камень, припрятанный под халатом, ни разорванный халат, ни
царапины на руках и лице больных. Но с особой внимательностью он следил за выражением
их лиц.
Лоран, проходя мимо него, старалась не смотреть на него и опустила глаза. Она хотела
скорее проскользнуть, но он на минуту задержал её и ещё внимательнее посмотрел в лицо.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
— Как всегда, — отвечала она.
— Это какая по счёту ложь и во имя чего? — иронически спросил он и, пропустив её,
прибавил вслед: — Мы ещё поговорим с вами вечерком.
«Я ждал меланхолии. Неужели она впадает в состояние экстаза? Очевидно, я что-то
просмотрел в ходе её мыслей и настроений. Надо будет доискаться…» — подумал он.
И вечером он пришёл доискиваться. Лоран очень боялась этого свидания. Если она
выдержит, оно может быть последним. Если не выдержит, она погибла. Теперь она в душе
называла доктора Равино «великий инквизитор». И действительно, живи он несколько
столетий тому назад, он мог бы с честью носить это звание. Она боялась его софизмов, его
допроса с пристрастием, неожиданных вопросов-ловушек, поразительного знания
психологии, его дьявольского анализа. Он был поистине «великий логик», современный
Мефистофель, который может разрушить все моральные ценности и убить сомнениями
самые непреложные истины.
И, чтобы не выдать себя, чтобы не погибнуть, она решила, собрав всю силу воли,
молчать, молчать, что бы он ни говорил. Это был тоже опасный шаг. Это было объявление
открытой войны, последний бунт самосохранения, который должен был вызвать усиление
атаки. Но выбора не было.
И когда Равино пришёл, уставился по обыкновению своими круглыми глазами на неё и
спросил: «Итак, во имя чего вы солгали?» — Лоран не произнесла ни звука. Губы её были
плотно сжаты, а глаза опущены. Равино начал свой инквизиторский допрос. Лоран то
бледнела, то краснела, но продолжала молчать. Равино, — что с ним случалось очень редко
— начал терять терпение и злиться.
— Молчание — золото, — сказал он насмешливо. — Растеряв все свои ценности, вы
хотите сохранить хоть эту добродетель безгласных животных и круглых идиотов, но вам это
не удастся. За молчанием последует взрыв. Вы лопнете от злости, если не откроете
предохранительного клапана обличительного красноречия. И какой смысл молчать? Как
будто я не могу читать ваши мысли? «Ты хочешь свести меня с ума, — думаете вы сейчас, —
но это тебе не удастся». Будем говорить откровенно. Нет, удастся, милая барышня.
Испортить человеческую душонку для меня не труднее, чем повредить механизм карманных