Page 9 - Голова профессора Доуэля

смутное, вернулось ко мне, то, значит, я не умер. Ещё не открывая глаз, я раздумывал над
странностью последнего припадка. Обыкновенно припадки астмы обрывались у меня
внезапно. Иногда интенсивность одышки ослабевала постепенно. Но я ещё никогда не терял
сознания после припадка. Это было что-то новое. Новым было также ощущение сильной
боли в области шеи. И ещё одна странность: мне казалось, что я совсем не дышал, а вместе с
тем и не испытывал удушья. Я попробовал вздохнуть, но не мог. Больше того, я потерял
ощущение своей груди. Я не мог расширить грудную клетку, хотя усиленно, как мне
казалось, напрягал свои грудные мышцы. «Что-то странное, — думал я, — или я сплю, или
грежу…» С трудом мне удалось открыть глаза. Темнота. В ушах смутный шум. Я опять
закрыл глаза… Вы знаете, что когда человек умирает, то органы его чувств угасают не
одновременно. Сначала человек теряет чувство вкуса, потом гаснет его зрение, потом слух.
По-видимому, в обратном порядке шло и их восстановление. Через некоторое время я снова
поднял свои веки и увидел мутный свет. Как будто я опустился в воду на очень большую
глубину. Потом зеленоватая мгла начала расходиться, и я смутно различил перед собою лицо
Керна и в то же время услыхал уже довольно отчётливо его голос: «Пришли в себя? Очень
рад вас видеть вновь живым». Усилием воли я заставил моё сознание проясниться скорее. Я
посмотрел вниз и увидел прямо под подбородком стол, — в то время этого столика ещё не
было, а был простой стол, вроде кухонного, наскоро приспособленный Керном для опыта.
Хотел оглянуться назад, но не мог повернуть голову. Рядом с этим столом, повыше его,
помещался второй стол — прозекторский. На этом столе лежал чей-то обезглавленный труп.
Я посмотрел на него, и труп показался мне странно знакомым, несмотря на то, что он не
имел головы и его грудная клетка была вскрыта. Тут же рядом в стеклянном ящике билось
чьё-то человеческое сердце… Я с недоумением посмотрел на Керна. Я ещё никак не мог
понять, почему моя голова возвышается над столом и почему я не вижу своего тела. Хотел
протянуть руку, но не ощутил её. «В чём дело?..» — хотел я спросить у Керна и только
беззвучно шевельнул губами. А он смотрел на меня и улыбался. «Не узнаёте? — спросил он
меня, кивнув по направлению к прозекторскому столу. — Это ваше тело. Теперь вы навсегда
избавились от астмы». Он ещё мог шутить!.. И я понял всё. Сознаюсь, в первую минуту я
хотел кричать, сорваться со столика, убить себя и Керна… Нет, совсем не так. Я знал умом,
что должен был сердиться, кричать, возмущаться, и в то же время был поражён ледяным
спокойствием, которое владело мною. Быть может, я и возмущался, но как-то глядя на себя и
на мир со стороны. В моей психике произошли сдвиги. Я только нахмурился и… молчал.
Мог ли я волноваться так, как волновался раньше, если теперь моё сердце билось в
стеклянном сосуде, а новым сердцем был мотор?

Лоран с ужасом смотрела на голову.
— И после этого… после этого вы продолжаете с ним работать. Если бы не он, вы
победили бы астму и были теперь здоровым человеком… Он вор и убийца, и вы помогаете
ему вознестись на вершину славы. Вы работаете на него. Он, как паразит, питается вашей
мозговой деятельностью, он сделал из вашей головы какой-то аккумулятор творческой
мысли и зарабатывает на этом деньги и славу. А вы!.. Что даёт он вам? Какова ваша жизнь?..
Вы лишены всего. Вы несчастный обрубок, в котором, на ваше горе, ещё живут желания.
Весь мир украл у вас Керн. Простите меня, но я не понимаю вас. И неужели вы покорно,
безропотно работаете на него?
Голова улыбнулась печальной улыбкой.
— Бунт головы? Это эффектно. Что же я мог сделать? Ведь я лишён даже последней
человеческой возможности: покончить с собой.
— Но вы могли отказаться работать с ним!
— Если хотите, я прошёл через это. Но мой бунт не был вызван тем, что Керн
пользуется моим мыслительным аппаратом. В конце концов какое значение имеет имя