Page 18 - Капитанская дочка

отвечал я слабым голосом. – Это вы, Марья Ивановна? скажите мне…» – я не в силах был
продолжать и замолчал. Савельич ахнул. Радость изобразилась на его лице. «Опомнился!
опомнился! – повторял он. – Слава тебе, владыко! Ну, батюшка Петр Андреич! напугал ты
меня! легко ли? пятые сутки!..» Марья Ивановна перервала его речь. «Не говори с ним
много, Савельич, – сказала она. – Он еще слаб». Она вышла и тихонько притворила дверь.
Мысли мои волновались. Итак, я был в доме коменданта, Марья Ивановна входила ко мне. Я
хотел сделать Савельичу некоторые вопросы, но старик замотал головою и заткнул себе уши.
Я с досадою закрыл глаза и вскоре забылся сном.
Проснувшись, подозвал я Савельича и вместо его увидел перед собою Марью
Ивановну; ангельский голос ее меня приветствовал. Не могу выразить сладостного чувства,
овладевшего мною в эту минуту. Я схватил ее руку и прильнул к ней, обливая слезами
умиления. Маша не отрывала ее… и вдруг ее губки коснулись моей щеки, и я почувствовал
их жаркий и свежий поцелуй. Огонь пробежал по мне. «Милая, добрая Марья Ивановна, –
сказал я ей, – будь моею женою, согласись на мое счастие». – Она опомнилась. «Ради бога
успокойтесь, – сказала она, отняв у меня свою руку. – Вы еще в опасности: рана может
открыться. Поберегите себя хоть для меня». С этим словом она ушла, оставя меня в упоении
восторга. Счастие воскресило меня. Она будет моя! она меня любит! Эта мысль наполняла
все мое существование.
С той поры мне час от часу становилось лучше. Меня лечил полковой цирюльник, ибо
в крепости другого лекаря не было, и, слава богу, не умничал. Молодость и природа
ускорили мое выздоровление. Все семейство коменданта за мною ухаживало. Марья
Ивановна от меня не отходила. Разумеется, при первом удобном случае я принялся за
прерванное объяснение, и Марья Ивановна выслушала меня терпеливее. Она безо всякого
жеманства призналась мне в сердечной склонности и сказала, что ее родители, конечно, рады
будут ее счастию. «Но подумай хорошенько, – прибавила она, – со стороны твоих родных не
будет ли препятствия?»
Я задумался. В нежности матушкиной я не сумневался; но, зная нрав и образ мыслей
отца, я чувствовал, что любовь моя не слишком его тронет и что он будет на нее смотреть
как на блажь молодого человека. Я чистосердечно признался в том Марье Ивановне и
решился, однако, писать к батюшке как можно красноречивее, прося родительского
благословения. Я показал письмо Марье Ивановне, которая нашла его столь убедительным и
трогательным, что не сомневалась в успехе его и предалась чувствам нежного своего сердца
со всею доверчивостию молодости и любви.
Со Швабриным я помирился в первые дни моего выздоровления. Иван Кузмич,
выговаривая мне за поединок, сказал мне: «Эх, Петр Андреич! надлежало бы мне посадить
тебя под арест, да ты уж и без того наказан. А Алексей Иваныч у меня таки сидит в хлебном
магазине под караулом, и шпага его под замком у Василисы Егоровны. Пускай он себе
надумается да раскается». Я слишком был счастлив, чтоб хранить в сердце чувство
неприязненное. Я стал просить за Швабрина, и добрый комендант, с согласия своей супруги,
решился его освободить. Швабрин пришел ко мне; он изъявил глубокое сожаление о том, что
случилось между нами; признался, что был кругом виноват, и просил меня забыть о
прошедшем. Будучи от природы не злопамятен, я искренно простил ему и нашу ссору, и
рану, мною от него полученную. В клевете его видел я досаду оскорбленного самолюбия и
отвергнутой любви и великодушно извинял своего несчастного соперника.
Вскоре я выздоровел и мог перебраться на мою квартиру. С нетерпением ожидал я
ответа на посланное письмо, не смея надеяться и стараясь заглушить печальные
предчувствия. С Василисой Егоровной и с ее мужем я еще не объяснялся; но предложение
мое не должно было их удивить. Ни я, ни Марья Ивановна не старались скрывать от них свои
чувства, и мы заранее были уж уверены в их согласии.
Наконец однажды утром Савельич вошел ко мне, держа в руках письмо. Я схватил его с
трепетом. Адрес был написан рукою батюшки. Это приуготовило меня к чему-то важному,
ибо обыкновенно письма писала ко мне матушка, а он в конце приписывал несколько строк.