Page 19 - Капитанская дочка

Долго не распечатывал я пакета и перечитывал торжественную надпись: «Сыну моему Петру
Андреевичу Гриневу, в Оренбургскую губернию, в Белогорскую крепость». Я старался по
почерку угадать расположение духа, в котором писано было письмо; наконец решился его
распечатать и с первых строк увидел, что все дело пошло к черту. Содержание письма было
следующее:

«Сын мой Петр! Письмо твое, в котором просишь ты нас о родительском
нашем благословении и согласии на брак с Марьей Ивановой дочерью Мироновой,
мы получили 15-го сего месяца, и не только ни моего благословения, ни моего
согласия дать я тебе не намерен, но еще и собираюсь до тебя добраться да за
проказы твои проучить тебя путем, как мальчишку, несмотря на твой
офицерский чин: ибо ты доказал, что шпагу носить еще недостоин, которая
пожалована тебе на защиту отечества, а не для дуелей с такими же сорванцами,
каков ты сам. Немедленно буду писать к Андрею Карловичу, прося его перевести
тебя из Белогорской крепости куда-нибудь подальше, где бы дурь у тебя прошла.
Матушка твоя, узнав о твоем поединке и о том, что ты ранен, с горести
занемогла и теперь лежит. Что из тебя будет? Молю бога, чтоб ты исправился,
хоть и не смею надеяться на его великую милость.
Отец твой А. Г.»

Чтение сего письма возбудило во мне разные чувствования. Жестокие выражения, на
которые батюшка не поскупился, глубоко оскорбили меня. Пренебрежение, с каким он
упоминал о Марье Ивановне, казалось мне столь же непристойным, как и несправедливым.
Мысль о переведении моем из Белогорской крепости меня ужасала; но всего более огорчило
меня известие о болезни матери. Я негодовал на Савельича, не сомневаясь, что поединок мой
стал известен родителям через него. Шагая взад и вперед по тесной моей комнате, я
остановился перед ним и сказал, взглянув на него грозно: «Видно, тебе не довольно, что я,
благодаря тебя, ранен и целый месяц был на краю гроба: ты и мать мою хочешь уморить».
Савельич был поражен как громом. «Помилуй, сударь, – сказал он чуть не зарыдав, – что это
изволишь говорить? Я причина, что ты был ранен! Бог видит, бежал я заслонить тебя своею
грудью от шпаги Алексея Иваныча! Старость проклятая помешала. Да что ж я сделал
матушке-то твоей?» – «Что ты сделал? – отвечал я. – Кто просил тебя писать на меня
доносы? разве ты приставлен ко мне в шпионы?» – «Я? писал на тебя доносы? – отвечал
Савельич со слезами. – Господи царю небесный! Так изволь-ка прочитать, что пишет ко мне
барин: увидишь, как я доносил на тебя». Тут он вынул из кармана письмо, и я прочел
следующее:

«Стыдно тебе, старый пес, что ты, невзирая на мои строгие приказания,
мне не донес о сыне моем Петре Андреевиче и что посторонние принуждены
уведомлять меня о его проказах. Так ли исполняешь ты свою должность и
господскую волю? Я тебя, старого пса! пошлю свиней пасти за утайку правды и
потворство к молодому человеку. С получением сего приказываю тебе немедленно
отписать ко мне, каково теперь его здоровье, о котором пишут мне, что
поправилось; да в какое именно место он ранен и хорошо ли его залечили».

Очевидно было, что Савельич передо мною был прав и что я напрасно оскорбил его
упреком и подозрением. Я просил у него прощения; но старик был неутешен. «Вот до чего я
дожил, – повторял он, – вот каких милостей дослужился от своих господ! Я и старый пес, и
свинопас, да я ж и причина твоей раны? Нет, батюшка Петр Андреич! не я, проклятый мусье
всему виноват: он научил тебя тыкаться железными вертелами да притопывать, как будто
тыканием да топанием убережешься от злого человека! Нужно было нанимать мусье да
тратить лишние деньги!»
Но кто же брал на себя труд уведомить отца моего о моем поведении? Генерал? Но он,
казалось, обо мне не слишком заботился; а Иван Кузмич не почел за нужное рапортовать о