Page 113 - Лабиринт

подрались. Мирный народ муравьи!
Толик шагал по прозрачному, освещенному солнцем лесу, прислушивался к
таинственным летучим шорохам, всматривался в ветви, отыскивая птиц, и вдруг благодарно
подумал о Темке.
Все-таки раньше он не понимал ясно Темкиной любви к дельфинам, которых тот
никогда и в глаза не видел, к кашалотам, хотя забавно, что кашалот протаранил судно. Темка
говорил — ему кит понравился за прямой характер, за отчаянность, но дело было, конечно,
не в этом.
Только сегодня понял Толик все по-настоящему. Сегодня, потому что сегодня он
увидел жеребенка, который катался от радости на спине и мог радоваться не меньше, чем
люди. Видел луг, усыпанный хрусталиками росы, а сейчас разглядывал муравьев и думал о
божьих коровках.
Все живое оказалось близким и похожим на него, человека. И жеребенок, и божьи
коровки, и муравьи жили, трудились, радовались — они были сродни ему. Толик думал
теперь про животинок не как чужой, посторонний, а как старший их брат. И хвалил Темку:
он давно был старшим братом дельфинов, кашалотов, цыплят — всего, что есть живое…

4

Толик присел. На ветке скакала птичка. Она попрыгала, приглядываясь к мальчишке, и
юркнула за дерево. Он обошел ствол и опять — в который раз сегодня! — счастливо
засмеялся. Из маленького дупла торчал веселый птичий нос.
Толик спрятался в куст, поставил диафрагму и выдержку, навел стеклышко объектива
на дупло и замер.
Птица наконец появилась в окошке, покрутила носиком, прежде чем слететь. Толик
щелкнул, и птичка исчезла. Он хотел подняться и идти дальше, но, подумав, решил, что надо
снять птичку еще раз — мало ли, вдруг с первого раз не получится.
Он сидел в зарослях, думая про маленькую работягу, которая, наверное, тысячу раз за
день слетает в лес, пока накормит досыта своих птенцов, а потом, когда подрастут, учит
летать — словом, ведет себя как настоящая мать, ничем не отличается от человеческой
матери: так же любит своих ребят, заботится о них.
Думая о своем, Толик услышал чьи-то голоса. Он приподнялся из своей засады и
увидел отца с Темкой. Они шагали по опушке леса не торопясь, о чем-то разговаривая, и
Толик решил притаиться — выскочить неожиданно, когда они подойдут, а до этого, может,
еще вернется птица, и он сумеет ее снять.
Но птичка не летела, а голоса приближались, и Толик услышал, как, продолжая
разговор, отец сказал:
— …Не суди так строго!
— Не строго, — ответил ему, волнуясь, Темка. — Я не строго, а по совести. Ведь это не
стихийное бедствие.
Толик притаился, даже не думая о том, как нехорошо слушать чужие разговоры.
Просто он не считал, что у Темки могут быть с отцом разговоры, секретные от него. А когда
понял, что могут, было поздно.
— Все зависит от человека, — ответил отец. — Если слабый, то стихийное. Он сам с
собой ничего поделать не может.
— Но ведь должен он думать о других?
Толик понял, что они говорят про Темкиного отца.
— Пьяный человек не хозяин сам себе, — ответил отец и вздохнул.
— А трезвый — хозяин? — спросил Темка резко.
Отец как будто задумался и не отвечал. Они вплотную подошли к засаде, где сидел
Толик, и остановились.
— Смотри, — сказал отец задумчиво. — Гнездо.