Page 114 - Лабиринт
P. 114

— Подождем, пока прилетит? — спросил Темка и без остановки добавил: — Вот вы —
               хозяин сам себе?
                     Отец чиркнул спичкой, до Толика долетел запах табачного дыма.
                     — Ты о чем? — сказал отец, помолчав.
                     — Петр Иванович! — вдруг грубо сказал Темка. — Когда вы уйдете от нас?
                     — С чего ты взял? — Голос отца дрогнул.
                     — Надо, чтоб вы ушли, — ответил Темка. — Вам надо вернуться.
                     — Ты никак не можешь смириться со мной? — спросил отец напряженно.
                     — Разве я говорил бы с вами так про своего отца? — Темка помолчал. — Он никогда
               не обращался со мной, как вы. Пил и ругался, ругался и пил. Вы совсем другой. Но тоже не
               хозяин сам себе.
                     Отец усмехнулся.
                     — Что ты знаешь? — сказал он. — Вот вырастешь, тогда поймешь.
                     — Я и сейчас понимаю, — не обиделся Темка и вдруг попросил: — Дайте прикурить!
                     Опять чиркнула спичка, Толик представил, как курят Темка и отец. Говорят и курят,
               будто равные.
                     — Ах, Артем! — вздохнул отец. — Торопишься быть взрослым, а не знаешь, как это
               трудно, взрослым-то быть.
                     — Пацаном еще труднее, — зло ответил Темка. — Потому что мы от вас зависим.
                     Толик  смотрел  на  дупло  все  это  время,  и  птица  наконец  прилетела.  Но  он  не
               шелохнулся. Фотоаппарат лежал у него на коленях.
                     — Прилетела! — заметил отец, и Темка ничего не ответил. Наверное, просто кивнул.
                     — Уходите скорей, Петр Иванович, — задумчиво сказал Темка. — Смотрите, как вас
               Толик ждет, да и маму мою вы не любите, я ведь вижу.
                     — Не говори глупостей! — прикрикнул отец, голос его напрягся как струна. — Никуда
               уходить я не собираюсь!
                     Толик  напряженно  вслушивался  в  разговор  и  все  хвалил  Темку,  все  удивлялся  его
               настойчивости  и  силе.  Он  одного  только  боялся  —  что  отец  и  Темка  снова  поссорятся.
               Особенно когда отец повторил резко:
                     — Не говори глупостей!
                     Но Темка вдруг спросил с надеждой:
                     — Так вы не уйдете?
                     Сначала Толик облегченно вздохнул — слава богу, они не поссорились, но, когда отец
               и Темка отошли, неожиданно понял: Темка обрадовался, что отец никуда не уйдет.
                     Фигурки отца и Темки уменьшились, стали букашками в зеленом поле. Толик поднялся
               и увидел, как вдруг небо стало ниже, земля сузилась, трава поблекла. Он заплакал, до боли в
               пальцах  слов  дерево,  где  жила  птица.  Значит,  теперь  все!  Значит,  отец  не  вернется,  и  у
               Толика больше нет союзника! Так хорошо и так настойчиво говорил Темка, Толик радовался,
               что у него есть верный товарищ, — и вот его не стало…
                     Что-то  мокрое  скользнуло  Толику  за  шиворот.  Он  поднял  голову.  Низко  над
               вершинами  деревьев  плыли  махровые  тучи.  Солнца  будто  никогда  и  не  было.  Начинался
               дождь.  Сначала  капли были  большие и  тяжелые;  они  гулко  щелкали  по  листьям,  и  Толик
               встал  под  большую  березу,  думая,  что  такой  дождь  скоро  пройдет.  Но  он  не  переставал,
               капли стали меньше, и полился занудливый осенний поток.
                     Толик  все  стоял,  прислонившись  к  пушистой  березе,  и  вначале  она  укрывала  его  от
               сырости. Но потом дождь стал стекать с листьев, Толик быстро вымок, но терпеливо чего-то
               ждал.
                     Вдалеке закричали. Толик прислушался, и сердце опять заплясало в нем. Отец и Темка
               звали его.
                     — И-и-ик! — доносились голоса. — То-ли-ик!..
                     Толик решил молчать, но голоса стали явственней, и он расслышал в них беспокойство.
                     «В  конце  концов,  это  бесполезно  —  стоять  тут  и  мокнуть  назло  себе», —  подумал
   109   110   111   112   113   114   115   116   117   118   119