Page 19 - Лабиринт

все лучше тебя знаю. Все одно, последнее слово за мной! Мама же нет — она теперь
волновалась, ее лицо вздрагивало, ждало.
— Маша, — сказал отец. — Я получил зарплату.
Он сунул руку в карман и вытащил деньги.
У Толика отлегло немного; он подумал, что отец волновался из-за этого, ведь он
первый раз на новом месте зарплату получил. Дрогнула бабкина маска, расплываясь не в
улыбке, а в какой-то неясной гримасе, вздохнула мама.
— Здесь, конечно, побольше, — сказал отец, — чем было раньше. Но я…
Он не договорил, будто поперхнулся. Толик видел, как сжимался и разжимался его
кулак с силой и хрустом. Отец прокашлялся и начал снова.
— Но я прошу тебя, — сказал он, — распоряжаться деньгами самой.
Толик увидел, как, не успев снова стать независимой, приоткрыла рот баба Шура, как
медленно побледнела мама. Да, наверное, если глядеть со стороны, и у самого Толика
вытянулось от удивления лицо. Еще бы, отец сказал такое… ну такое, прямо — революция в
их семейных делах!
— Да, да, — сказал отец, переступая с ноги на ногу. — И не надо так смотреть на меня,
Александра Васильевна. В конце концов, мы работаем оба… И имеем право…
Отец волновался и не договаривал слова.
Бабка, спохватившись, захлопнула рот, поджала губки и уставилась было в одну точку,
но тут же раздумала и снова поглядела на отца, словно все никак поверить не могла, как это
он такое сказал.
— Да и вообще, — сказал отец, неожиданно перестав волноваться. — Да и вообще, для
чего же деньги зарабатывать, если их не тратить? Куда копить?
Отец, когда говорил, любил по комнате ходить, курить, гоняя за собой облака дыма, а
сейчас стоял спокойно и говорил уверенно.
— Вот купим Толику какую-нибудь обнову, — говорил отец рассудительно, — тебе
пора пальто справлять, у меня костюм уже пообносился. Никого не забудем! И Александру
Васильевну тоже!
Отец взглянул на бабку, и Толик даже подскочил. Бабка заверещала, будто ее режут.
— Тоже? — закричала она. — Тоже? Это как же так — тоже? Да ты кто такой тут
командовать? Ты у меня живешь или я у тебя, иждивенец проклятый!
Крича, бабка поднялась со стула и бегала вокруг отца, размахивая кулачками. Толик
подумал, отец опять сейчас оденется, хлопнет дверью, и, когда вернется ночью, от него
будет пахнуть вином. Но он не сдвинулся с места и на бабку, возле него бегающую, не
взглянул, будто ее и не было.
— Ну так что, Маша? — тихо спросил он. — Долго еще это терпеть будешь? — Он
кивнул на бабку, будто на самовар какой-нибудь, на неодушевленный, в общем, предмет. —
Долго?
Мама, побелев как полотенце, медленно поднялась и заморгала.
— Нет, нет, Петя! — зашептала она, задыхаясь. — Я не могу…
Отец опустил голову, и Толику показалось — он опять не выдержит этого, сдастся
снова, и бабка, как прежде, будет править домом — всегда и во всем. Толик напрягся весь,
как бы помогая отцу не уступить, радуясь, что он сегодня такой решительный и резкий, и
отец будто услышал его.
— Нельзя, — сказал он, не обращая внимания на мамины слезы. — Нет, Маша, так
больше нельзя.
Мама стояла у стола, глядя то на отца, то на бабу Шуру, растерянно мигая и потирая
виски, словно у нее страшно разболелась голова. Бабка, притихшая было, блеснула глазками,
повела носом, точно быстро-быстро высчитала что-то, и завизжала опять:
— Ну раз так, раз я такая-разэтакая, а вы самостоятельные, съезжайте от меня к чертям
собачьим! Катитесь к лешим! Живите где хотите!
И вдруг заплакала.