Page 23 - Лабиринт

— Ты не сердись, — сказал отец. — Такая уж жизнь, что делать? Попрошу, чтоб мне
скорей дали комнату, и заберу тебя. Будем жить по-холостяцки. Согласен?
— Да, — ответил Толик и добавил, подумав: — Может быть, хоть тогда мама поймет…
Отец повернул Толика к себе и пристально вгляделся в него, будто видел первый раз.
— Ого, — сказал он, удивляясь, — да ты у меня совсем взрослый человек.
Толик улыбнулся ему, они пошли к проходной.
— Ты опоздал? — спросил Толик.
— Да и ты тоже, — ответил ему отец, хмурясь. — А опаздывать нельзя. Никому. Ни
мне, ни тебе. Иди в школу. Если не уеду, в это воскресенье, в десять часов, жди меня… ну,
например, у кино. Если не приду — жди через неделю.
Он наклонился к Толику и обнял его.
— Хвост морковкой! — шепнул он.
Толик остался, а отец пошел в проходную, и тут Толик увидел, что в одной руке у него
авоська с рубашками, которую он взял вчера.
Возвращаясь к школе, Толик представил себе воскресенье и маленький кинотеатр возле
их дома, куда они ходили раньше все вместе — мама, отец и он. Кинотеатр назывался
«Огонек», и в нем показывали смешные детские фильмы. Толик представил, как они вдвоем
с отцом смотрят картину с пляшущими человечками, и улыбнулся.

12

Как мало — один день! Всего один! И как много! Целый день!.. Сколько может
случиться всякого за один день — и веселого, доброго, и злого, да еще такого, что всю жизнь
тебе перевернет.
Но как может узнать человек о том, что с ним за день случится? Да еще пятиклассник
какой-то, у которого и еда его, и уроки, и одежда, и вся его жизнь зависят от других, от
взрослых людей. Что он может знать наперед и что ему ждать от этих взрослых?
Целый день Толик был в смятении, не умел разобраться сам в себе, то радуясь, что
увидел отца и поговорил с ним, то давясь от слез, которые туманили глаза и мешали
смотреть. Снова и снова вспомнил он вчерашний ужасный вечер, зная, что случилось
непоправимое, и никак не веря, что всему настал конец и что отец не вернется.
После школы он не пошел домой, а побрел по городу, сторонясь шумных улиц.
Старые деревянные дома в тихих переулках вглядывались подслеповатыми окнами в
мальчишку, идущего мимо них, а Толик вглядывался в дома, в морщинистые и мудрые лица,
так непохожие на бездушные и плоские физиономии их каменных родственников. Толик
подумал, что деревянные дома похожи на добрых стариков, которые потому и добры, что
старики. За свою жизнь они немало всего насмотрелись, наверное, и доброго и плохого,
научились не обижаться и разучились радоваться, но остались добрыми и поэтому все-все
понимают. Ах, если бы все старики были такими!
Улочка, по которой шел Толик, то горбатилась, спускаясь вниз ступеньками,
вырубленными в снегу, то поворачивала вбок, блестя на солнце голубыми глазами домов, то
проваливалась в ложок, и тогда тени от крутых берегов синили снег краской, похожей на
вечернее небо.
Толик добрел до конца улочки, уткнулся в пустырь и пошел обратно, переходя
незнакомыми переулками, будто брел по лабиринту, напечатанному в «Мурзилке», — только
там все просто, сразу весь лабиринт видно, а тут не видно ничего — лишь дорога перед
тобой. Он упирался в заборы, возникающие неожиданно, шел, пока воздух не стал густым и
темным. Вспыхнули лампочки на улицах, будто загорелись гирлянды на елке, снег
заискрился желтым светом, и Толик вышел на свою улицу, словно кубиками, уставленную
многоглазыми коробками из серого кирпича.
Дома было тихо, и мама сидела возле бабки, как вчера. Будто время назад повернулось
и сегодня — это не сегодня вовсе, а день уже прожитый, прошлый.