Page 14 - Мой генерал
P. 14
заставил. И пока мама жевала, сказал:
– Оленька! Ты у меня передовой человек, правда? Ну так и плюй на всякие
предрассудки! Я ведь живой еще, верно? Или ты меня для музея бережешь? Выдающихся
личностей? Генерал такой-то? – Дед скрестил руки на груди, будто Наполеон, задвигал
смешно бровями. Сам засмеялся. – Так генералов-то ведь полно! – Вдруг рассердился: – И
давай разговоры эти прекратим!
Мама его крепко обняла. Я сзади деда стоял – видел, как у нее слезы навернулись.
– Папа, – сказала она, – какой же ты чудной.
Дедушка ее по спине погладил.
– Ну вот, – сказал, – и лады. Давайте пирожки есть.
Стали мы пирожки есть, дедом испеченные. И молоко пить, которое он покупал. И по
полу ходить, который он вымыл.
– Какие вы странные люди, – сказал дед, – сами работаете, учитесь, а я, хотите, чтобы в
стороне сидел? Не за этим я сюда ехал! Ясно?
Мама вздохнула. Сдалась.
Секретный способ
Мама сдалась, а я не сдавался. Слова деда я запомнил. Про стариков. Что их у нас нету.
«Как же нету? – думал я. – А француженка Анна Робертовна?»
И вот я собрал денег, пошел в клуб и купил у продавщицы Зинаиды Ивановны шесть
порций мороженого. Съел их по специальному методу. Не лизать надо мороженое, а глотать
прямо кусками. Этот способ проверенный, мне его Кешка рассекретил. Причем у нас такой
способ только весной и осенью действует. Ну, летом иногда, в жару. А зимой – никогда.
Зимой у нас мороженое хоть килограммами ешь – ничего с тобой не сделается. Я думаю, это
потому, что и на улице мороз и в животе мороз. Равенство температур. Холодное равновесие.
А вот осенью – другое дело. Осенью на улице ни то ни се. Дождь моросит, пузырится в
желтой грязи. Осенью Кешкин способ помогает.
Была осень как раз. Я взял у Зинаиды Ивановны шесть мороженых по девять копеек и,
не разжевывая, кусками прямо, съел. Весь вечер тихонько за голову себя трогал. Не началось
ли? Не началось. Вот обида.
В школе я Кешке про свое несчастье сказал.
Кешка – человек опытный, настоящий кержак. Я, например, просто сибиряк, потому
что в Сибири родился. А Кешка – кержак, значит, из сибиряков сибиряк, все его предки – и
родители, и деды, и прадеды – жили всегда в тайге, промышляли таежными промыслами:
охотились, шишку добывали, таежный мед, рыбачили, лес сплавляли. Когда реку плотиной
перегораживать начали, Кешкин отец на стройку пошел. И Кешкин дед – Иннокентий
Евлампиевич.
Говорит Кешка, как и отец его, немного, кратко. Когда на уроке отвечает, слов даром
не тратит. Поэтому по математике у него круглые пятерки, а вот если до истории, географии
или литературы дело дойдет – дело швах. Тут говорить надо. Словами блистать. Приводить
примеры. А Кешка скажет: «Колумб открыл Америку в 1492 году» – и молчит. Его
учительница пытает: давай, мол, подробней. Как Колумб плыл, что видел, и так далее. А
Кешка с ноги на ногу переступает, плечами пожимает, не понимает, чего от него хотят:
самое главное, дескать, я же сказал.
– Ну, плыл, – говорит, – как все… Только не в ту сторону.
– Да, – вздыхает учительница, – тебя, Евсеев, под пресс, наверное, класть надо, чтобы
слова выжать.
Кешка не любит такие уроки. Возвращаясь от доски, бурчит под нос:
– Факты-то я сказал! Чего еще!
Но по истории и географии, по литературе и природоведению одних фактов,
оказывается, мало. Не понимают Кешку эти учителя, а зря. Кешка – он вон какой. Чего