Page 28 - Мой генерал

бульдозера шла. Если где тяжелая груда лежит – он подтолкнет. Пень выкорчует, бетонную
балку сдвинет. Весело тарахтит бульдозер. Синие колечки из трубы пускает.
Галя и Егоров рядом со мной работают. На них смотреть забавно. Борис Галю то за
руку возьмет, то остановится и смотрит на нее как загипнотизированный, ни на кого не
обращая внимания. Галя смущается, руку вырывает, приказывает ему делом заниматься.
Егоров кивает послушно и лед ломом так крушит – только брызги летят.
Газовый Баллон тут же суетится. На девчонок покрикивает, шутит, песни поет. Я на
него поглядывал снисходительно. Настроение у меня хорошее.
И тут я увидел деда. Одет он был, как все, в телогрейку. На голове – лохматый
отцовский треух, на руках – варежки из собачьего меха.
Дед подходил к моему отряду, и с каждым его шагом хорошее мое настроение исчезало
все быстрей и быстрей. Нет, вовсе не так представлял я себе этот момент. Дед в форме,
ребята им любуются, ордена сверкают, позументы горят, и шепоток благоговения ползет:
смотрите, смотрите… А тут шлепает какой-то старик – в валенках с загнутыми голенищами,
с ломиком на плече, и видно, что ломик ему плечо оттягивает – жиденький старикашка,
хлипкий и уж вовсе не генерал.
– Как дела? – спросил меня дедушка, приглядываясь к ребятам. Но мало кто обратил на
него внимание. Все старались, работали. Только Газовый Баллон, как всегда, начеку. Глаза
выкатил, уши торчком.
– Ничего, – неохотно ответил я деду, – трудимся.
– Ладно, – кивнул он, – меня ждут, пока…
Он двинулся дальше по снежной площадке, а Газовый Баллон уже мне в глаза
заглядывает.
– Он? – спросил Пухов придирчиво. – Генерал?
Бывает, человек необъяснимые поступки совершает. Сперва выкинет какое-нибудь
коленце, потом сам же объяснить не может. Вот и я. Пожал плечами и фыркнул:
– Вот еще!
И тут же покраснел. Вот тебе раз! От собственного деда отказался! А тут еще Галя,
елки-палки, приветливо мне рукой машет и кричит на всю площадку:
– Рыбаков! Антоша! Это и есть твой дедушка?
Я краснею все больше, а народ наш уже лопаты покидал, смотрят вслед деду и
обсуждают, прямо базар какой-то.
«Не может быть!..», «Генералы не такие бывают!». Кто-то даже хихикнул из девчачьей
команды: «А маленький-то какой, маленький!»
В висках у меня кровь, наверное, вскипела. Глаза чем-то черным заволокло. Темный
народ! Понимали бы чего! Да еще сам я… Вихрь какой-то во мне возник, циклон, самум,
цунами. Я, наверное, побледнел от отчаяния. Мне расшвырять всех хотелось в бессильной
злобе, заставить замолчать. И тут я вспомнил про свое командирство. «Что же это в конце
концов? – подумал я. – Над председателем издеваются». И заорал как бешеный:
– Эй, вы! Заткнитесь!
Сразу стало тихо. И Алька многозначительно сказала в тишине:
– Ого!
Я зареветь, завыть был готов. Но что делать дальше – не знал. Я, наверное, на истукана
со стороны походил, на деревянного болванчика: сжал кулаки, губы закусил. Но не помогало
– руки тряслись да и губы тоже.
И тут вдруг ожил Газовый Баллон. Он сорвался с места и погнался за дедом. Я видел,
как дедушка остановился, кивнул Пухову, посмотрел на нас издалека, что-то сказал и пошел
себе дальше, а Кирилл уже несся назад. Он подбежал к нам, замедляя скорость, потом
перешел на шаг, уперся в меня, как колом, своим взглядом и сказал:
– Гони назад «американку»!
Я стоял бледнее снега. А Газовый Баллон заорал, повернувшись к классу:
– Он от деда отказался! Но это его дед. Только никакой не генерал, а простой