Page 11 - Не стреляйте в белых лебедей

А ближних туристов да местную молодежь интересовали только лодки напрокат, для
прогулки. Этими делами занимался сам Яков Прокопыч, а Егор с увлечением конопатил,
чинил и красил обветшавший за зиму инвентарь. И уставал с удовольствием, и спал крепко,
и улыбаться начал не так: не поспешно, не второпях, а с устатку…

4

Теперь Колька ходил в школу аккуратно. За полчаса появлялся, раньше учительниц. И
на уроках сидел степенно, а когда что-нибудь интересное рассказывали — ну, про зверей или
про историю с географией, — рот разевал. Все этого момента ждали, весь класс. И как
только случалось — враз замирали, и Вовка тайком от учительницы трубочку поднимал. Из
бузины трубочка: напихаешь в нее шариков из промокашки, прицелишься, дунешь — точно
Кольке в рот разинутый. Вот уж веселья-то!
Сколько раз Колька на это попадался — и счет потеряли. Пока помнил, крепко рот
зажимал, губа к губе. А как начнет учительница про древних героев рассказывать или стихи
читать, — забывался. Забывался, ловил каждое слово и рот, наверное, для того и разевал,
чтобы слов этих не упустить. Вот тут-то в него и стреляли. И если удачно, Оля Кузина в
ладоши хлопала, а Вовка куражился:
— Снайпер я. Я в кого хочешь камнем за сто шагов попасть могу!
Оля Кузина на него широкими глазами смотрела. Только ресницы вздрагивали. Из-за
таких ресниц любой бы в драку полез, а Кольке все не до того было:
— Слыхал, что Нонна Юрьевна про богатыря Илью Муромца рассказывала? Сиднем,
говорит, тридцать три года сидел, а как пришли калики перехожие…
— Так ты и рот разинул! А я в него — жеванкой!
— С чернилами жеванка-то! — восторгалась Оля Кузина.
— Ты разиня, а я снайпер! Правда, Олька?
Очень важничал Вовка. А два дня назад уж так разважничался, что и про плевательную
трубку свою забыл. Ходил, живот выставив:
— Папку в область вызывают. Удочку бамбуковую привезти обещался.
Федора Ипатовича провожали по-родственному: со столом да с поклонами. Пути
желали счастливого, возвращения быстрого, дела удачливого. Федор Ипатович брови
супонил, задумывался:
— С чего бы это приспичило им?
— А для совета, — подсказывала Харитина. — Для совета, Федор Ипатыч, для
совещания с вами.
— Совещания? — Вздыхал хозяин почему-то. — Мда…
— Путь вам тележный, ямщик прилежный, кобылка поигривистей да песня
позаливистей, Федор Ипатыч!
Чокался хозяин, благодарил. Но не пил, в сторону стакан отставлял, хмурился:
— И с чего бы это им вызывать меня, а?
Отбыл чин чином: и сыт, и хмелен, и ус в табаке. Неделю отсутствовал и вернулся без
предупреждения: ни письмеца, ни телеграммы вперед не выслал. Марьица всполошилась:
— Ахти мне, гостей за пустой стол сажать!
— Погоди, Марья. Не надо гостей.
— Как же не надо, Федя? Обычай ведь. Не нами заведено.
Крякнул Федор Ипатыч:
— Ну, зови. Черт их с обычаями…
Гостей Федор Ипатыч любил принять широко, с простором и с временем. Но и с
выбором тоже: кого ни попадя за стол не сажал. Из райисполкома инструктор наведывался
(рыбалку любил пуще молодой жены!), из поссовета кое-кто заглядывал. Ну, конечно,
завторг, завмаг, завгар: на земле живем, не на небе. И (а куда его денешь?)— свояк. Егор