Page 15 - Не стреляйте в белых лебедей
P. 15

брал  кисть  и  опять  закрашивал  зверушек,  веселых,  как  в  сказках.  А  потом  холодно  и
               старательно рисовал черные номера. По бумажке.
                     — Опасный ты человек, Полушкин, — со вздохом сказал Яков Прокопыч, когда Егор
               доложил, что все сделано.
                     Яков Прокопыч пил  чай из термоса. На термосе были нарисованы смешные пузатые
               рыбы с петушиными хвостами. Егор глядел на них, переступая босыми ногами.
                     — Предупреждали  меня,-продолжал  заведующий. —  Все  прорабы  предупреждали.
               Говорили: шебутной ты мужик, с фантазиями. Однако не верил.
                     Егор тихо вздыхал, но о прощении помалкивал. Чувствовал, что должен бы попросить
               — для спокойствия дальнейшей жизни, — что ждет этого Яков Прокопыч, но не мог. Себя
               заставить не мог, потому что очень был сейчас не согласен с начальником. А с термосом —
               согласен.
                     — Жить  надо,  как  положено,  Полушкин.  Велено  то-то-делай  то-то.  А  то,  если  все
               начнут фантазировать… знаешь, что будет?
                     — Что? — спросил Егор.
                     Яков Прокопыч дожевал хлебушко, допил чай. Сказал значительно:
                     — Про то даже думать нельзя, что тогда будет.
                     — А космос? —  спросил вдруг Егор  (и  с чего это понесло его?). —  Про него сперва
               фантазии были: я по радио слыхал. А теперь…
                     — А мат ты слыхал?
                     — Приходилось,-вздохнул Егор.
                     — А что это такое? Мат есть брань нецензурная, понял? А еще есть — цензурная. Так?
               Вот и фантазии тоже: есть цензурные, а есть нецензурные. У тебя — нецензурная.
                     — Это поросенок-то с гусенком нецензурные? — усомнился Егор.
                     — Я же в общем смысле, Полушкин. В большом масштабе.
                     — В большом масштабе они гусем да свиньей будут.
                     — А  гусь  свинье  не  товарищ!.. —  затрясся  вдруг  Яков  Прокопыч. —  И  марш  с  глаз
               моих, покуда я тебя лично нецензурной фантазией не покрыл!..
                     Вот аккурат после этого разговора Федор Ипатыч-то и прибыл, и встречали его тогда
               всем миром с возвращеньицем. Вот почему и завздыхал-то Егор всего с двух лафитничков,
               заскучал, заопасался.
                     Но  опасаться,  как  вскорости  выяснилось,  было  еще  преждевременно.  Усталый  Яков
               Прокопыч  зла  в  сердце  не  держал,  как  выкричался,  а  вскоре  и  вообще  позабыл  об  этом
               происшествии. И снова радостно заулыбался Егор, снова забегал, сверкая голыми пятками.
                     — Ясно-понятно нам, Яков Прокопыч!
                     С другой стороны беда подкрадывалась. Тяжелая беда, что туча на Ильин день. Но про
               беду  собственную  человеку  вперед  знать  не  дано,  и  потому  бьет  она  всегда  из-за  угла.  И
               потом только вздыхать остается да в затылке почесывать:
                     — Да уж, стало быть, так, раз оно не этак!..


                                                               5

                     Водка  во  всем  виновата  оказалась.  Впрочем,  не  водка  даже,  а  так,  не  поймешь  что.
               Невезуха, одним словом.
                     Вообще-то Егор пил мало: и денег сроду у него не водилось, и вкуса он к ней особого
               не  чувствовал.  Нет,  не  откалывался,  конечно,  упаси  бог:  на  это  ума  хватало.  Но  не
               предлагали, правда, чести не оказывали. Разве что свояк Федор Ипатыч угощал. По случаю.
                     Случаев было мало, но пьянел Егор быстро. То ли струна басовая в нем не настроена
               была, то ли болезнь какая внутренняя, то ли просто слаб был, картошечку капусткой который
               год  заедая.  И  Егор  хмелел  быстро,  и  Харитина  от  него  тоже  не  отставала:  с  полрюмочки
               маковым  цветом  цвела,  а  с  рюмочки  уж  и  на  песню  ее  потягивало.  Песен-то  она  знала
   10   11   12   13   14   15   16   17   18   19   20