Page 20 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

– Ранен, ваше благородие!
– Чем ранен?
– Сюда-то, должно, пулей, – сказал солдат, указывая на руку, – а уж здесь не могу
знать, чем голову-то прошибло, – и, нагнув ее, показал окровавленные и слипшиеся волоса
на затылке.
– А ружье другое чье?
– Стуцер французской, ваше благородие, отнял; да я бы не пошел, кабы не евтого
солдатика проводить, а то упадет неравно, – прибавил он, указывая на солдата, который шел
немного впереди, опираясь на ружье и с трудом таща и передвигая левую ногу.
– А ты где идешь, мерзавец! – крикнул поручик Непшитшетский на другого солдата,
который попался ему навстречу, желая своим рвением прислужиться важному князю. Солдат
тоже был ранен.
Князю Гальцину вдруг ужасно стыдно стало за поручика Непшитшетского и еще
больше за себя. Он почувствовал, что краснеет – что редко с ним случалось, – отвернулся от
поручика и, уже больше не расспрашивая раненых и не наблюдая за ними, пошел на
перевязочный пункт.
С трудом пробившись на крыльце между пешком шедшими ранеными и
носильщиками, входившими с ранеными и выходившими с мертвыми, Гальцин вошел в
первую комнату, взглянул и тотчас же невольно повернулся назад и выбежал на улицу. Это
было слишком ужасно!

8

Большая, высокая темная зала – освещенная только 4 или 5-ю свечами, с которыми
доктора подходили осматривать раненых, – была буквально полна. Носильщики
беспрестанно вносили раненых, складывали их один подле другого на пол, на котором уже
было так тесно, что несчастные толкались и мокли в крови друг друга, и шли за новыми.
Лужи крови, видные на местах незанятых, горячечное дыхание нескольких сотен человек и
испарения рабочих с носилками производили какой-то особенный, тяжелый, густой,
вонючий смрад, в котором пасмурно горели 4 свечи на различных концах залы. Говор
разнообразных стонов, вздохов, хрипений, прерываемый иногда пронзительным криком,
носился по всей комнате. Сестры, с спокойными лицами и с выражением не того пустого
женского болезненно-слезного сострадания, а деятельного практического участия, то там, то
сям, шагая через раненых, с лекарством, с водой, бинтами, корпией, мелькали между
окровавленными шинелями и рубахами. Доктора, с мрачными лицами и засученными
рукавами, стоя на коленях перед ранеными, около которых фельдшера держали свечи,
всовывали пальцы в пульные раны, ощупывая их, и переворачивали отбитые висевшие
члены, несмотря на ужасные стоны и мольбы страдальцев. Один из докторов сидел около
двери за столиком и в ту минуту, как в комнату вошел Гальцин, записывал уже 532-го.
– Иван Богаев, рядовой 3-ей роты С. полка, fractura femoris complicata 12 , – кричал
другой из конца залы, ущупывая разбитую ногу. – Переверни-ка его.
– О-ой, отцы мои, вы наши отцы! – кричал солдат, умоляя, чтобы его не трогали.
– Perforatio capitis 13 .
– Семен Нефордов, подполковник Н. пехотного полка. Вы немножко потерпите,
полковник, а то этак нельзя, я брошу, – говорил третий, ковыряя каким-то крючком в голове
несчастного подполковника.
– Ай, не надо! Ой, ради Бога, скорее, скорее, ради… а-а-а-а!

12 осложненное раздробление бедра (лат.)

13 Прободение черепа (лат.)